Патруль времени (сборник)
Шрифт:
Усталые до изнеможения, готы все же выстояли. Смерть пожинала богатый урожай. Что ж, Дагоберт ловко и умело раскинул свою ловушку. Услышав о набеге гуннов – об убийствах, насилии, пожарах и грабежах, – он кинул клич, созывая соплеменников под свое знамя. Отозвались не только тойринги, но и их соседи. Дагоберт заманил гуннов в лощину на берегу Днепра, в которой негде было развернуться коннице, разместил основную часть своего войска на склонах, а тем, кого поставил в долину, запретил отступать.
От его круглого щита остались одни щепки, шлем был весь во вмятинах, кольчуга порвалась, меч затупился, болела
Перед ним вздыбилась громадная лошадь. Дагоберт мельком увидел всадника: низкорослый, но широкоплечий, в вонючих одеждах из шкур под слабым подобием доспехов, лысая голова с длинным чубом, жидкая раздвоенная бороденка, многочисленные шрамы на носатом лице. Гунн замахнулся на него топором. Дагоберт отскочил в сторону, чтобы не попасть под копыта, и отразил удар. Зазвенела сталь, в сумерках ярко засверкали искры. Клинок Дагоберта пропорол всаднику бедро. Если бы его лезвие было таким же острым, как в начале битвы, гунн наверняка отправился бы к праотцам, а так он, обливаясь кровью и вереща, ударил снова, на этот раз – по шлему вождя готов. Дагоберт пошатнулся, но устоял на ногах. Мгновение – и противника простыл и след: его унес куда-то водоворот сражения.
Зато появился другой, который швырнул копье, и оно вошло Дагоберту между плечом и шеей. Гунн рванулся было в образовавшуюся в готском строю брешь, однако Дагоберт, падая, успел взмахнуть мечом и ранил гунна в руку, а его товарищ раскроил вражескому воину голову своей алебардой. Конь гунна помчался прочь, волоча за собой мертвое тело.
Битва прекратилась внезапно. Уцелевшие враги в страхе бежали. Удирали они не скопом, а поодиночке, утратив, как видно, всякую веру в дисциплину.
– За ними, – прохрипел Дагоберт. – Не дайте им уйти, отомстите за наших…
Он хлопнул по ноге своего знаменосца, гот наклонил стяг вперед, и готы бросились преследовать гуннов. Те, кто ускользнул, могли считать себя счастливцами, ибо готы не ведали пощады.
Дагоберт ощупал шею. Кровь хлестала из раны струей. Шум схватки отдалялся, становились слышны стоны раненых и крики стервятников. Слух Дагоберта постепенно слабел. Он поискал взглядом солнце, чтобы посмотреть на него в последний раз.
Воздух рядом с вождем задрожал – из ниоткуда возник Скиталец.
Он соскочил со своего колдовского скакуна, упал на колени прямо в грязь, положил руку на грудь сыну.
– Отец, – прошептал Дагоберт; в горле его клокотала кровь.
Лицо человека, которого он помнил суровым и сдержанным в проявлении чувств, было искажено мукой.
– Я не мог… нельзя… они не позволили… – пробормотал Скиталец.
– Мы… победили?…
– Да. Мы избавились от гуннов на многие годы. Ты молодец.
Дагоберт улыбнулся.
– Хорошо. Забери меня к себе, отец…
Карл обнимал Дагоберта, пока за тем не пришла смерть, да и потом он долго еще сидел у тела вождя готов.
1933 г.
– О, Лори!
– Успокойся, милый. Это должно было случиться.
– Сын, мой сын!
– Иди сюда, поплачь, не стесняйся слез.
– Он был так молод, Лори!
– Он был взрослый мужчина. Ты ведь не покинешь его детей, не оставишь своих внуков?
– Нет, никогда.
– Мы подумаем вместе, милый, но не сейчас. Тебе нужно отдохнуть. Закрой глаза, вот так, и постарайся заснуть.
337–344 гг.
В тот год, когда пал в сражении его отец Дагоберт, Тарасмунду исполнилось тринадцать зим. Похоронив вождя под высоким курганом, тойринги единодушно провозгласили мальчика своим новым предводителем. Пускай он был еще мал, но от него ожидали многого, и потом, тойринги не желали, чтобы ими правил какой-либо другой род.
Вдобавок после битвы на берегу Днепра у них не осталось врагов, которых следовало бы опасаться. Ведь они разгромили союз нескольких гуннских племен, устрашив тем самым остальных гуннов, а заодно и герулов. В будущем же если и придется воевать, то не обороняясь, а нападая. Иными словами, у Тарасмунда будет время вырасти и набраться мудрости. И разве не поможет ему советами Водан?
Его мать Валубург вышла замуж за человека по имени Ансгар. Он был ниже ее по положению, но имел в достатке всякого добра и не рвался к власти. Вдвоем они правили тойрингами, пока Тарасмунд не вступил в зрелый возраст и не стал мужчиной. Он к тому же попросил их не спешить складывать с себя тяжкое бремя, ибо ему, как это, похоже, было заведено в их роду, не сиделось на месте и он хотел повидать свет.
Тойринги одобрили его желание, ибо мир менялся на глазах и вождь должен был знать, с чем ему предстоит столкнуться в грядущем.
В Риме все было спокойно, хотя Константин, умирая, разделил империю на Западную и Восточную. Столицей Восточной он избрал город Виза`нтий, назвав его собственным именем. Константинополь быстро разросся и прославился на весь свет своими богатствами. После множества стычек, в которых им задали хорошую трепку, визиготы заключили мир с Римом, и торговля через Дунай заметно оживилась.
Константин объявил, что отныне в империи признают одного-единственного Бога – Христа. Проповедники веры в него проникали все дальше и дальше, и все больше и больше западных готов прислушивалось к их речам. Те, кто поклонялся Тивасу и Фрийе, угрюмо ворчали. Древние боги могут разгневаться и причинить зло неблагодарным людям, да и новая вера опять же покоряет для Константинополя, не обнажая меча, некогда свободные земли. Христиане уверяли, что спасение души важнее свободы; притом, если вдуматься, лучше жить в пределах империи, чем вне их. Год от года расхождения во взглядах делались все более очевидными.
Остготы же в своем далеке жили по старым, дедовским обычаям. Христиан среди них было наперечет, да и то большей частью – рабов из западных земель. В Олбии имелась церковь, которую посещали римские торговцы, – деревянная, невзрачная и совсем крохотная по сравнению с древними, пускай даже ныне опустевшими, мраморными храмами. Однако время шло, число христиан понемногу возрастало; священники обращали в свою веру незамужних женщин и некоторых мужчин.
Тойринги же, подобно остальным восточным готам, не изменяли богам предков. Они собирали с полей богатый урожай, вовсю торговали с Севером и Югом, получали свою долю дани с тех, кого покорял готский король.