Паучий замок
Шрифт:
— Так ты и такое умеешь?
— Плохо умею — сказал я — без ребят не рискнул бы.
— Да, команда у тебя хорошая.
— Лучше, чем у тебя, только, может быть, ты скажешь, кто ты такой?
— Не думаю, что ты поймёшь, командир, я только прошу, будьте с моими… вашими… вещами поосторожнее и, если можно, я посмотрю на них?
— Посмотришь, если только скажешь клятву пленника, нам будет спокойнее, хотя ты и не воин.
— Ну, хорошо. Клянусь Сияющим быть пленником того, кто победил меня и выполнять его волю. Дарк тебя подери, если бы ты знал, кто сейчас дает тебе
— Надеюсь, что это честный ирит, умеющий исполнять обещания.
Мы продолжили разборку. Пашка не мог отказать себе в удовольствии пальнуть 'от бедра' в пустую корзину, чтобы разрядить опасное оружие, достал обе стрелы и упаковал назад в мешок. Туда же пошли все находки, которые Охотник называл своими, тем более, что ничего особенного в них не было.
В основном, всё барахло было нам ненужным. Его пересыпали в несколько корзин и заложили как тайник около тропы, замаскировав среди камней на всякий случай. К тайнику сводили для показа связки вартаков, на случай, если кто-то из них останется жить.
Забрали с собой всю еду, одежду, шкуры и оружие.
Пленные сходили вниз, закопали, как могли, своего вожака, их цепочками сводили 'в кустики', а на ночь усадили на остатки корзин и связали цепочки спина к спине. Помня свой кошмар у реки, я приказал часовым не приближаться к ним ни под каким предлогом и в любом подозрительном случае орать.
Что и было исполнено в середине ночи. Громкий вопль часового перебаламутил весь лагерь, но, что именно ему привиделось, узнать так и не удалось, у страха глаза велики. На всякий случай осмотрели пленных, больных и пространство вокруг лагеря, но всё было спокойно.
Ночь и без того была полна звуков, стонали больные и моя пленница несколько раз выскакивала из-под шкур и бежала успокаивать их, матерились связанные, которые теперь познали, хоть в небольшой мере, судьбу своей добычи. Менялись часовые и так до самого рассвета.
К утру часть освобождённых немного оклемалась и смогла встать на ноги. Четверых, наиболее слабых, разместили между вартаками так, чтобы те несли его на своих же верёвках, как на носилках, по очереди сменяя несущих. Наша колонна медленно поползла вниз всё по той же тропе и к середине дня вышла к небольшому поселению, где жили, в основном, пастухи и стоял отряд воинов охраны, которые перегородили долину в узком месте каменной стенкой и организовали здесь небольшой блок-пост.
Подозрительно оглядев трёхслойную команду, нас остановили, выслушали доклад командира освобождённых, и, узнав, кто кого спасал а потом, приняв под охрану живое доказательство, за которое им полагалась неплохая премия, солдаты расцвели улыбками и чуть ли не на руках внесли наше маленькое войско в свои провинциальные казармы. Здесь мы смогли, наконец, обмыться, постирать грязные шмотки и поспать по-настоящему, не заботясь о расстановке и смене часовых.
Может быть, это было и напрасно. Но уходить в неизвестность голодными и вонючими, в грязной одежде после стольких дней похода очень не хотелось. К тому — же, формально, мы уже провалили задание, поскольку нас 'опознали' противники, которые безо всякого допроса сразу поняли, кто мы такие
Но беда была не в том, что нас опознали. Беда примчалась в середине следующего дня, и тогда мы пожалели, что остались. Она появилась в виде большой толпы, влившейся в тесное пространство двора казармы и мы выстроились как полагалось по уставу и Пашка, как наиболее солидный представитель, носитель королевского шлема, с преклонением колена передал шнурки погибших ребят и рассказал историю освобождения остальных.
Как родители успели так быстро примчаться, я так и не понял, возможно, на кордоне были специальные птицы или крысы, как мы позже узнали, такая почта имеется на многих сторожевых пунктах. А может, в охране есть такие хорошие бегуны? Какая разница?
Шнурки пошли по рядам и теперь заголосили матери и родные, узнавшие, наконец, своих сыновей и это было ужасно, ведь всю дорогу сюда каждый из них втайне надеялся, что не их сын погиб. Этот крик, плач, был настолько пронизывающим, что вскоре рыдали все, и воины и две шеренги вчерашних 'врагов' несолидно шмыгали носами, и слушать их было невыносимо тяжело, казалось, вся жизнь вытечет через это горе или мозги лопнут от него.
Однако, через некоторое время стало легче глазам, только отдельные женщины продолжали плакать, и тогда Большой Вождь Клана Огня решил подойти к храбрецам, которые спасли его юношей, но, подойдя к нашей шеренге, неожиданно расширил глаза, глядя несколько в сторону и, вдруг, вопреки всем церемониалам, упал на одно колено со словами:
— Ваше величество! Вы здесь? Какими судьбами?
— Ах, Фарл, ну зачем вы…
— Простите, Ваше величество, если бы мы знали…
— Да замолчите Вы, мэтр! Хотя, кажется, уже поздно.
И действительно, обе шеренги уже стояли на коленях, потому что с королями и принцами шутки плохи, и, хотя, кто таков, наш Охотник, мы пока не узнали, но церемонию решили соблюсти.
— Прошу Вас, Ваше величество, пойдёмте, там сейчас траурные столы….
— Не спешите, Фарл, мне кажется, времени у нас еще очень много, к тому же я — пленник!
— Вы?!! Пленник?!
— Ну, да, разумеется, поскольку я тоже был захвачен, а потом освобождён этими… воинами.
Он уже вышел из нашей шеренги и величавым жестом руки очертил наш небольшой отряд.
'Вот, влипли'- подумалось мне, — 'не хватало только международного скандала'. Я представил передачу новостей, в которой показывают эту встречу на высшем уровне и маму, которая с отцом на кухне говорит: 'Смотри-ка! Наш!!'.
— Но они же ещё не прошли Посвящение!
— Это те не прошли. А эти уж точно прошли! Я видел их в бою! Какое вам ещё надо Посвящение?
— Но, Ваше величество! Тогда наши мальчики тоже пленники?
— Насколько я понял, только один из них.
Он поманил пальцем и стрелой примчалась моя добыча, согревавшая левый бок в последние дни.
— Пленник? Клятву давал?
— Да, Ваше величество!
— Тогда почему в строю?… А остальные?
— Остальные — свободны, Ваше величество!