Паучья Королева
Шрифт:
– Ты что, до сих пор так ничего и не заметила? – спросила Грейс, кривя губы. – Хотя да, ты никогда наблюдательностью не отличалась.
Кара не сразу сообразила, чего же тут не хватает.
– А где твой гримуар? – спросила она.
Новая вспышка. Дом тряхнуло ещё раз. Двумя этажами ниже что-то повалилось с грохотом. Грейс пошатнулась, но Кара подхватила её, не дав упасть.
– Выкинула я эту дрянь на дно старого колодца, – сказала Грейс. – С магией покончено. Всё!
Она горестно вздохнула.
– Но я, конечно, попробую загородить дверь. Видишь, я всегда готова помочь!
Грейс захромала прочь, стуча палкой по деревянному полу, и принялась ворочать ящики, перегораживая вход на чердак.
«К чему всё это было?» – спросила себя Кара.
Но размышлять над этим было некогда: Тафф уже принялся читать историю. Кара уселась на пол – стараясь не замечать трещин,
«И не какого-нибудь йонстаффа, – поправилась она, – а Врестоя! Раз у него есть имя, значит, он точно существует».
– Давным-давно, так давно, что и самые древние старики не упомнят, – нараспев читал Тафф то, что было написано на стене, – Время был розовощёким младенцем и ещё не очень-то умел управлять своими владеньями. День боролся с ночью, а ночь с днём, часы забывали, в каком порядке они следуют друг за другом, а иная минута, случалось, своё дежурство и вовсе проспит. Нет нужды говорить, что от этого люди терпели немало бед и невзгод. И тогда, чтобы помочь юному Времени, пока он не овладеет своим ремеслом, боги сотворили существ, которых назвали – йонстаффы. Йонстаффы усердно взялись за дело и быстро уладили раздоры между днём и ночью, а часы научили разным хорошим способам не забывать, кто за кем следует. Но, конечно, труднее всего было с минутами. Минуты оказались такими лентяйками! День за днём йонстаффам приходилось тормошить каждую из них, чтобы те были готовы, когда настанет их черёд. Сами понимаете, это была прорва работы. Иной раз йонстаффы запаздывали, и тогда им ничего не оставалось, кроме как совсем останавливать шестерёнки времени, чтобы успеть выполнить свои обязанности и разбудить все минутки до последней. И когда доходило до остановки времени, эту задачу взваливали на самого младшего из йонстаффов, которого звали Врестой.
Кара зажмурилась, мысленно переводя Таффовы слова в образы. Ведь услышать историю было мало. Чтобы заклинание сработало, её надо было прожить!
– Разумеется, – продолжал Тафф, – для людей йонстаффы были невидимы, однако те, кто не чужд магии, могли ощутить их присутствие – будто тёплый ветерок или покалывание в кончиках пальцев. Сами же йонстаффы, наоборот, людей видели прекрасно, и в своё свободное время – хоть его почти и не было – немало потешались над странными привычками и обычаями двуногих. Все, кроме Врестоя. Маленькому йонстаффу эти существа казались замечательными – особенно один бедный мальчик по имени Рузен. Рузену, сыну кожевника, было восемь лет. Он не был ни особенно красив, ни особенно умён. Зато смеялся он охотно и часто и любил животных. Каждый вечер Рузен собирал всех деревенских собак и играл с ними в кожаный мячик, который изготовил собственными руками. Врестой мог часами наблюдать за ними, греясь в лучах их беспечной радости, как черепаха греется на солнышке. И больше всего на свете ему хотелось тоже поиграть с мальчиком: чтоб он ловил мячик пастью, а Рузен чесал его между ушами. Ему хотелось слышать смех мальчика, не приглушённый стеной, что разделяла их миры, а совсем рядом, совсем близко.
Тафф читал, а Кара старалась вообразить историю во всех подробностях, в мельчайших деталях. Непослушный вихор на макушке Рузена – как будто корова лизнула. Кожаный мячик, чуть кособокий, с расползающимися швами – сразу видно, что делал его ребёнок, ещё не овладевший отцовским мастерством. А главное, Кара мысленно сосредоточилась на образе Врестоя, пока йонстафф не предстал перед нею отчётливо, подобно свежему воспоминанию. «Когда он запыхается, язык у него свисает влево. Россыпь пятнышек у него на груди напоминает созвездие на северном небосклоне. И из пасти у него пахнет утренней росой».
– И вот наконец желание Врестоя сделалось настолько невыносимым, что он отправился к богам и стал молить, чтобы те позволили ему выскользнуть в трещинку во времени и побродить по миру смертных. Боги поначалу были против, но преданный йонстафф так просил, так умолял, что они, в конце концов, согласились. Однако же предупредили, что своё могущество он должен хранить в секрете, ибо мир ещё не готов к магии и последствия могут быть ужасающими. Врестой согласился. Не прошло и нескольких дней, как он отыскал себе место среди прочих деревенских собак, а ещё через несколько – сделался любимцем Рузена. Говорить йонстафф не мог – ведь его магия была настолько могущественной, что даже одного звука хватило бы, чтобы выпустить её на волю, – но это не имело значения. Мальчик любил его, и это
Снаружи доносилась какофония звуков. Рык, встревоженные голоса, болезненный возглас… Ветер превратился в вихрь, носивший по комнате всё, что не приколочено. Кара почувствовала, как что-то стеклянное ударилось о её затылок и разлетелось вдребезги. Она не обратила на это внимания, только плотнее зажмурилась и придавила веки ладонями.
«История! Думай только об истории!»
– В один прекрасный день, – провозгласил Тафф – теперь он почти орал, стараясь перекрыть вой ветра, – Рузен, как обычно, полез на дерево, но когда он забрался на самую макушку, ветка под ним обломилась, и он полетел вниз. Врестой забыл о том, что говорили ему боги и, издав один-единственный звук, остановил время за миг до того, как Рузен ударился о землю. Когда йонстафф дотронулся до Рузена, мальчик увидел, что всё вокруг застыло. Хоть он и был ошеломлён произошедшим, но Врестоя полюбил больше прежнего: ведь тот спас ему жизнь. Вскоре всё вернулось на круги своя. То были счастливейшие дни в жизни Врестоя!
Кара почувствовала, как в мир вошло новое создание.
То был ещё не Врестой – всего лишь смутная мешанина мыслей и идей. Нет, нужно придать ему более осязаемую форму, если Кара действительно хочет сделать его реальностью…
– Давай, Тафф, давай дальше! – вскричала она.
– В течение нескольких лет Рузен хранил дар Врестоя в тайне, – затараторил Тафф. – Однако по мере того, как он становился старше, бедность его семьи всё больше казалась несправедливостью, перекрывающей путь ко всему хорошему. Рузену хотелось знать, каково это – ложиться спать сытым, ходить в новой шёлковой одежде, а не в латаной-перелатаной. Он стал смотреть на талант своего питомца как на способ оставить свой след в этом мире. И вот Рузен, пустив в ход ремесло, которому научился, хотя так и не полюбил, изготовил из обрезков кожи мужчину и женщину и поставил их в центре деревни. Когда вокруг собралась толпа, Рузен объявил, что его бедным созданиям очень стыдно стоять на виду совершенно голыми и что они нуждаются в помощи деревенских жителей. Толпа расхохоталась, почуяв какую-то забаву, но тут Рузен кивнул Врестою. Йонстафф понимал, что зря он это делает, однако любовь к мальчику затмила его разум, и отказать ему он не смог. Он издал один-единственный звук. И пока время замерло, Рузен обошёл толпу и собрал кучу всякой всячины: шляпы, перчатки, башмаки, украшения, – и одел во всё это своих кожаных истуканов. Когда же время двинулось дальше, людям показалось, будто все эти предметы слетелись на новое место в мгновение ока. Ох, как же ему аплодировали! Народ желал видеть фокус ещё раз. И ещё. Рузен оставил у ног кожаного человека свою собственную шляпу, и к концу дня она доверху наполнилась монетами.
Кара услышала голоса на лестнице и удары в двери чердака… «Сосредоточься! История, история, история!» Врестой был уже близко. Она уловила его слабый шёпот внутри своего разума, непохожий ни на одно из животных, слышанных ею прежде. Кара протянула к нему мысленный мостик из воспоминаний о дружеских чувствах: «Вот Сафи с Таффом молотят ногами по воде, вот она раскатывает тесто вместе с тётей Эбби…» – но сколько бы воспоминаний она ни вложила, всё равно мостик казался недостаточно длинным, чтобы соединить берега реальности и её воображения.
«Приходи в мой мир, Врестой! – думала Кара. – Давай подружимся, а?»
Тафф рассказывал дальше. Кара старалась не замечать страха в его голосе, пытающемся перекричать треск ломающейся двери.
– В тот вечер мальчик, который на самом деле уже не был мальчиком, лёг спать с полным животом, а утром он пошёл и купил себе три новых костюма. Врестой надеялся, что на том всё и закончится. Но это было только начало. Весь следующий год Рузен и йонстафф обходили окрестные деревни и показывали свои фокусы. Вскоре пузо Рузена уже свисало поверх ремня, а одежды он себе накупил столько, что им пришлось обзавестись целым фургоном, чтобы возить её с собой. Он всё чаще бранился. Всё реже смеялся. И вот когда Рузен объявил, что они отправляются в город, где у людей водятся «настоящие деньги», Врестой понял – это плохая затея. Он и так уже стал замечать, что в последнее время в деревнях, что они посещают, люди смотрят на них не только с восхищением, но и со страхом и отвращением. Слухи о Рузеновом «фокусе» разошлись по округе, и иные уже поговаривали, что совсем это не фокус, а какая-то чёрная магия. В городе им грозила опасность, и Врестой попытался отказаться, заботясь только о безопасности мальчика. Рузен же посадил его в клетку.