Паук в янтаре
Шрифт:
Комендант повернулся к Бьерри.
— А куда ушел, не сказал?
Надзиратель покачал седой головой.
— Никак нет, господин начальник.
Комендант обреченно кивнул и мужественно ринулся на поиски ускользнувшего главного дознавателя. Видимо, мысль о том, что такой опасный для занимаемой им должности гость бродит по крепости Бьянкини без присмотра, вызывала у него небезосновательные опасения.
Мы с Бьерри вновь остались вдвоем.
Изучив лежащего на столе мертвого паука, я аккуратно смахнула его в выдвинутый ящик. От темного тельца все ещё исходил слабый магический след — след энергии
Увлеченная мысленным выстраиванием будущего плетения, я не заметила, как Бьерри подошел ко мне.
— Ты поняла, чего он хочет, дочка? — тихо спросил он. — Запросить новую заготовку?
Я задумалась, постукивая пальцами по стенке выдвинутого ящика. Мертвый паук черной каплей скрючился на светлом дереве.
— Да, — наконец, сказала я. — Мне понадобится янтарь.
Камень, ярко-желтый с редкими темными прожилками, словно кусочек солнца, все ещё хранил тепло моих рук. Прикрыв глаза, я крутила его в пальцах, наполняя своей энергией, выстраивая потоки и добавляя в плетение тонкие черные нити магии главного дознавателя Веньятты, лорда Эркьяни. Мертвый паук лежал, зажатый между столешницей и камнем. Лишний раз прикасаться к безжизненному мохнатому тельцу не хотелось.
Паук и янтарь. Мерзкое, темное, неживое рядом с чистым и светлым. Мне казалось, будто я извращаю саму суть камня, наделяя нечто, полное живительной энергии, свойствами отвращать и отталкивать.
Но, как ни странно, небольшая застывшая капля древесной смолы охотно откликалась на мои манипуляции, позволяя заполнять артефакт нужными мыслями. Я вспоминала Паука, его цепкий взгляд, резкие движения, едкие насмешки, темные, едва прикрытые порочные желания, и волна брезгливого отвращения сама собой поднималась в душе, оплетая камень ядовитой паутиной. Главный дознаватель хотел презирать и ненавидеть меня, чтобы не впускать в душу ни капли понимания и сочувствия — что ж, я была в состоянии вызвать у него нужные чувства.
Поглощенная работой, я едва услышала сдавленное оханье Бьерри. Подвязав последние нити плетения, я моргнула, возвращаясь в реальный мир, и только сейчас заметила, что паук, из которого я черпала энергию, втянулся в прозрачную янтарную каплю. Выходит, я позволила своей ярости разгореться так ярко, что расплавила камень, и смола поглотила черное тельце, надежно запечатав его внутри.
Так даже лучше. Паук для Паука. Пусть главный дознаватель морщится, кривится и требует переделать, но только не сегодня.
Я устало откинулась на спинку стула. В теле чувствовалась слабость и опустошение — слишком много энергии потребовал от меня артефакт. Без лишних слов Бьерри откупорил и подал мне горькую укрепляющую настойку. Покосился на паука, застывшего в янтаре.
— Да, думаю, намучаемся мы с новым господином главным дознавателем, — покачал он головой, не отрывая взгляда от артефакта.
Старый законник не прочь был поговорить — наверное, все Бьянкини сейчас гудело от слухов о новом главе Королевского магического контроля Веньятты. Я кивнула, массируя виски: ноющая головная боль не давала покоя.
— Поговаривают, дочка, — подошел ко мне Бьерри, — что господин главный дознаватель — вовсе не господин, как можно
— Эркьяни, — машинально поправила я.
— Да хоть так, — отмахнулся Бьерри. — Все равно чужой он, не наш. В Веньятту перевелся несколько месяцев назад, но уже, говорят, в городе шороху навел. А до того служил помощником главного дознавателя в Фиоренне. Помнишь, может, как в прошлом году в центр четверо работать устроились? Так вот это все он, наш главный, постарался. Народ тогда оттуда бежал, как крысы с корабля — уж больно нрав у помощника оказался крут. Вот, выслужился, му… — Бьерри привычно проглотил окончание подцепленного на войне ругательства.
Старый законник сердито фыркнул в усы: видимо, грядущие изменения волновали его сильнее, чем торговца готовыми платьями — повышение пошлин на ввоз иренийского шелка. Кивком указав на перчатки, он предложил закончить на сегодня и сопроводить меня в крепость — подальше от главного дознавателя, проявившего вчера ко мне столь пристальное внимание. Не желая навлекать на ответственного за мою работу Бьерри гнев коменданта, я улучила момент, когда старый законник отвернулся, и аккуратно убрала испорченный артефакт в карман, чтобы ночью незаметно разорвать плетения. Завтра я собиралась попытаться изготовить что-то соответствующе-приличное.
Коридор с высокими стрельчатыми сводами и массивными дверями рабочих комнат, где трудились заключенные, заканчивался узкой винтовой лестницей. Верхние пролеты, обычно закрытые для узников, вели к башне, где находились просторные и удобные кабинеты высшего руководства исследовательского центра. На среднем уровне располагались рабочие зоны и комнаты для испытаний, а ниже, где башня из светлого камня врастала в холм острова, был проход к камерам. Знакомый путь, за восемь лет изученный до последней выбоины в каменных ступенях.
Мы вышли на крытую галерею, соединявшую исследовательский центр Бьянкини со зданием городской тюрьмы. Здесь, посреди двух островов, особенно остро чувствовался контраст между выстроенным несколько десятков лет назад зданием, возвышавшимся над каменистым берегом и сверкавшим желтыми отсветами факелов из каждого вытянутого окошка, и старой тюремной крепостью, мрачной, черной, почти вросшей в скалу, слившейся с ней. Вдалеке тысячами огней светился берег Веньятты, и крохотные искорки, более яркие, чем звезды, перемигивались, плясали у самого горизонта, словно бы там царил вечный карнавал, недосягаемая беззаботная жизнь, не затихающая даже ночью.
Узкий мост с арочными сводами и частыми тонкими колоннами соединял нижний этаж центра со сторожевой башней тюрьмы, а внизу бушевало беспокойное северное море. От шумных свинцовых волн, разбивавшихся о подножие скал, мост едва ощутимо подрагивал, и в этой легкой вибрации чувствовалась скрытая мощь стихии, не укрощенной человеком и магией.
Я вздрогнула, отчего-то вспомнив Паука и темную энергию артефакторов Ниаретта.
— Пойдем, дочка, — поторопил меня Бьерри, с некоторой опаской косясь на волны и острые кромки камней, вздымающихся над ними.