Паук в янтаре
Шрифт:
Холодные отсветы плясали по потолку камеры, и в полутьме казалось, будто я все ещё смотрела в черную гладь залива. Мысленный крик не затихал, человек выл, скулил, стонал на одной ноте, бился, словно в агонии. Энергия бесновалась в нем как зимний шторм, и я склонилась вниз, пытаясь вновь достучаться до него и хоть как-то успокоить, чтобы продолжить работу. Мне нужно было понять, что произошло. Кто — а главное, для чего — приказал этому мужчине совершить убийство?
Я точно знала — это очень, очень важно.
Прикоснувшись ладонью к стене, я мысленно потянулась к незнакомому менталисту.
Тщетно.
— Эй, — тихо позвала
Тишина.
«Это-не-я-я-не-виноват-почему-я-это-сделал-что-произошло-почему-наверное-меня-толкнули».
Толкнули. Странное слово царапнуло слух. Я попыталась снова нащупать нить его воспоминания, поймать момент, когда было совершено воздействие, но без физического контакта и мысленной связи мне удалось уловить немногим больше, чем стандартным артефактам-определителям. Я видела ментальный след, чувствовала его, но настоящая нить серебряной пылью истаяла в пальцах.
А значит…
Подскочив на ноги, я бросилась к двери и что есть силы, не жалея рук, заколотила в металлический остов замка. Храп зельевара оборвался, я услышала, как он завозился на кровати, разбуженный странным шумом. Некоторое время спустя в глубине коридора зажегся свет. Послышались шаги охранников, спешивших в сторону моей камеры.
Они остановились, как того требовал регламент, в двух шагах от решетки и окинули меня недовольными заспанными взглядами. В их позах читалось недоумение и раздражение: заключенная номер семь считалась тихой, не доставлявшей лишних хлопот, и это никак не вязалось в их головах с неожиданной ночной побудкой.
— Что, пожар? — глумливо спросил старший охранник, глядя на меня с нескрываемым презрением. — Или крыску увидела?
— Прошу вас, позовите Бьерри! Это срочно!
Один из охранников, тот, что помоложе, открыл было рот, но старший остановил его резким движением руки.
— Не положено. Буду я из-за всяких тут… господ среди ночи будить.
— Позовите Бьерри!
Охранник снял с пояса оружие и грубо ткнул рукоятью в решетку рядом с моими пальцами. Я инстинктивно отпрянула.
— Руки свои убрала! Ишь, тянется, отродье! Только и хочет, что честного человека с пути сбить! Заткнись и спи, — рявкнул он и, подтолкнув замешкавшегося напарника, вернулся в свою каморку.
До самого утра я не сомкнула глаз. Так и сидела, привалившись спиной к стене рядом с колодцем, и до звона в ушах вслушивалась в сиплое дыхание менталиста, отчаянно надеясь уловить ещё что-нибудь.
Мне нужно было коснуться его. Сейчас я была практически уверена, что он невиновен, но лишь дотронувшись до его кожи, проникнув в его сознание, я смогла бы определить, кто же отдал тот самый ментальный приказ, толкнувший этого человека на убийство.
Но мне оставалось лишь беспомощно считать оставшиеся до рассвета минуты и поддерживать ослабевающий ментальный контакт, пропуская через себя бессвязные обрывки воспоминаний, несмотря на усиливающуюся головную боль. Менталист тихо стонал, выл на одной ноте, а вокруг плескались темные кровавые волны и лезвие, ослепительно яркое в лунном свете, отражалось в подернутых томной поволокой глазах незнакомой леди. Раз за разом, снова и снова, словно сломанная музыкальная шкатулка, чью медную ручку больше невозможно было повернуть вперед. Мужчина и сам казался мне сломанным, и это подстегивало желание как можно скорее рассказать Бьерри о том, что я узнала.
В те редкие мгновения, когда сознание менталиста
О безмятежно-синем море с белой пеной на гребнях ласковых волн.
Предрассветное небо забрезжило серым. К тому моменту крик заключенного менталиста уже превратился в невнятный шепот. Он затихал, погружаясь в безумие и беспамятство, и с каждой минутой шансы отыскать настоящего преступника становились все призрачнее.
К счастью, Бьерри появился рано утром. Я узнала четкий, размеренный шаг старого законника. Он не спешил: разумеется, охранники из ночной смены не посчитали нужным хотя бы сейчас сообщить ему о моей ночной просьбе. Никого в стенах тюрьмы не волновала судьба гибнущего в колодце карцера человека.
— Бьерри, — я бросилась к нему навстречу, — мне срочно нужно увидеть господина главного дознавателя. Только он может остановить казнь невиновного. Это очень важно.
Надзиратель нахмурился. Не давая ему времени возразить, я вкратце пересказала то, что прочитала в разуме осужденного менталиста. С каждым моим словом взгляд Бьерри становился все мрачнее и мрачнее.
— То, о чем ты говоришь, — тяжело произнес Бьерри, когда я, закончив, прижалась лбом к холодной решетке, чтобы унять ноющую головную боль, — случилось восемь часов назад. У северных доков. Законники застали убийцу на месте преступления почти сразу. Он не сопротивлялся аресту, не отрицал своей вины. Судебное разбирательство было коротким. В Бьянкини уже вовсю готовятся к казни. И… подумай о себе, дочка, не вмешивайся в это дело.
Я упрямо покачала головой.
— Не могу я так, Бьерри, не могу. Просто… — я осеклась, не зная, как объяснить, насколько же важно было для меня не допустить этой казни.
Старый законник понял меня без слов, но лишь укоризненно покачал головой.
— Будь ты действительно моей дочкой, обругал бы да в комнате запер, пока не поумнеешь. Но… — вздохнул он. — С тобой такое не пройдет, а жаль. Ну, раз о себе не думаешь, вспомни, чего бедняге Стефано стоил прошлый такой «невиновный».
Я помнила, может быть, даже слишком хорошо. Тогда определители тоже однозначно считали четкий ментальный след на преступнике и жертве, но краткого ментального контакта хватило, чтобы почувствовать, что обвиненный менталист находился под влиянием кого-то третьего.
Стефано поверил мне. Притащил ослабевшего от долгого сидения в карцере мужчину чуть ли не на себе, тщательно записал все мои показания и заверил их собственной печатью. А потом, обернувшись на пороге, пообещал, что уж это дело он точно из рук не выпустит, пока не добьется оправдательного приговора. И глаза его горели неподдельным охотничьим азартом, смешанным с восторгом от первого сложного самостоятельного дела.
Это был последний раз, когда я видела Стефано Пацци в стенах Бьянкини. Много позже Бьерри рассказал мне, что он перевелся — по крайней мере, именно так ответил ему комендант, когда старый законник окончательно замучил его вопросами. Бьерри передал это мне, но в его голосе отчетливо слышалась неуверенность. Мне подумалось, что он уже успел справиться у своих коллег из других городов, стоявших на землях Веньятты — а может быть, даже успел послать пару запросов в Ромилию или Аллегранцу — но все оказалось без толку. Стефано Пацци бесследно пропал.