Пауки

Чипико Иво

И сейчас, меся грязь, он думает о девушках, разгорается все пуще, страсть приводит его в исступление. «Теперь не убежит, — думает он. — Не убежит, ей-богу!»

Шел он быстро, обгоняя по пути крестьян; вот и бедняк в разорванной гуне, которого утром газда прогнал из магазина. Бросилась Раде в глаза его пустая торба: не выглядывают из нее ни рождественская свеча, ни широкий хвост трески. Прошел мимо и, весь во власти назойливых дум, даже не почувствовал к нему жалости, заспешил дальше, поглядывая на гору, где летом пасет стадо и где сейчас весело мельтешат снежные хлопья. Но вот метелица захватила и поле,

все ближе, ближе к нему, хотя здесь, на грязной дороге, снег еще тает.

«Пускай валит! — радостно думает Раде. — Пусть рождество скалит белые зубы, — красота!»

Раде прославил снежное, чистое рождество пальбой из гайдуцкого пистолета, и словно в ответ ему громко и часто затрещали пистолеты ближних и дальних соседей, нарушая таинственный покой, принесенный в село первым снегом.

По свежему снегу спешат к церкви вслед за соседями брат и сестра. В толпе грянул выстрел. И вдруг со всех сторон поднялась пальба.

Потом на время все стихло, и снова воцарился глубокий снежный покой, торжественный, чистый и белый, подобно светлому приходу в ночи новорожденного.

Но тишине не подвластно то, что досталось Раде в наследство от предков: его привычки и страсти.

Раде родился здесь, в краю, где три слова, сказанные вовремя, исцеляют скотину и человека от укуса ядовитой змеи; где злыми чарами разлучают влюбленных — девушку с парнем, жену с мужем; где таинственный заговор лечит вернее врача; где плодородную землю любят нежнее родной матери, а вол — кормилец и побратим — ближе сердцу, чем родной брат. Здесь вдохновляются юнацкой песней, а у стариков начинают сверкать глаза, когда заходит речь о гайдуках. Месть здесь сильнее и слаще прощения, а упрямство и инстинкт сильнее разума. И все это подобрано предками Раде в пути, когда они шагали по огромным следам юнаков и коней, запечатленным на живом камне, — следам, которым дивятся многие поколения, у бездонных горных пропастей, через которые верхами переносились стародавние юнаки, в глубоких горных пещерах, где гайдуки со своими пособниками делились добычей.

Все это запрятано глубоко в душе и, пробуждаясь, рвется наружу; рождение, пробуждение страстей, смерть связаны с таинственными предсказаниями, с гаданьем, с приметами, начиная от небесных звезд до мелких, крест-накрест сложенных лопаток ягненка; приметы переходят из поколения в поколение, о них поется в песнях.

Когда Раде вышел из церкви, ему вдруг показалось, что какая-то тяжесть свалилась с плеч, — весело брел он по снегу, стрелял из гайдуцкого пистолета и, услыхав позвякивание серебряных монист, подходил к девушкам.

Но вот брат и сестра возвращаются домой, родители обсыпают их пригоршнями бел-пшеницы — на счастье — и целуются с ними. Топчут раскиданную по полу пшеничную солому, которую зимой стелют скотине, и подходят к рождественскому огню. Потом зажигают рождественскую свечу, едят что-нибудь скоромное и — начинается рождество.

Раде встретил праздник в расцвете юношеских сил, довольный тем, что по-юнацки подготовился к нему. Нарубил высоко в горах бадняки, снес их вниз, сложил на очаг, а в канун сочельника встретил на полпути отца, который, рискуя головой, ходил через снежный перевал в Приморье только для того, чтобы, согласно обычаю, вовремя привезти вино.

Отец погасил рождественскую свечу пшеничным хлебом и несколькими

каплями доброго приморского вина, а Раде унесся воображением в рождественское коло, где под бренчанье серебряных монист царит девичья краса, к парням, что состязаются в метании тяжелых камней. Победить в этот день — особая честь и слава. В прошлом году он превзошел в метании всех своих сверстников, пусть поглядят и в нынешнем!.. Руки сами тянутся к тяжелому камню.

Рассвело, снежный день заглянул в дом, но долго еще его рассеянный свет не мог осилить ярко пылавший в очаге рождественский огонь. Раде не сидится возле очага: он сыт, выпил вина, покурил. Вот он поднялся и распахнул наружную дверь. Небо сплошь обложено тучами, валит снег так, словно задался целью валить весь день. Раде беспокоится, что не будет ни коло, ни метания камней, а стрельба из пистолета не может утихомирить льющуюся через край мужскую силу. Куда ее девать? Всем сердцем хочется ему развлечься.

Около полудня явился первый — почетный — рождественский гость. Им оказался православный Войкан Вуич; он поздравил с праздником, пожелал счастья и господня благословения дому, скоту, земле, всем обитателям и, коснувшись рукой бадняка, подсел к огню.

Ели рождественского поросенка, курили, пили целыми кружками приморское вино и время от времени перекидывались словами, но больше, попыхивая трубками, молча глядели в огонь. Так дождались сумерек, а там над селом опустилась рождественская ночь.

И только теперь перед Раде встали трогательные и жуткие воспоминания детства; живая душа со всеми ее страстями и стремлениями выявлялась все настойчивее и согласней с таинственностью великой ночи, пока не погрузилась в сон.

Чуть забрезжило, а Раде уже был на ногах; казалось, он едва дождался прихода дня и тотчас с любопытством выглянул за дверь; воздух был все такой же морозный. Вскоре ожил запорошенный золой огонь, а вместе с ним ожил и дом, заваленный толстым слоем выпавшего за ночь снега.

На второй день рождества родители и сестра отправились в церковь. Раде остался дома, подкрепился, потом задал корма скотине и почувствовал себя одиноким и свободным. Куда сейчас? Снегопад прекратился, и Раде, гонимый все той же мыслью, вышел из дому. Кто-нибудь уже пришел, думалось ему, и завел коло, но оказалось, что возле сельского колодца все еще нет ни души. Раде злится на ленивых парней и девушек — снега испугались! И верно, замело-завалило снегом дороги, овраги, тропы, приодело-покрыло белым чистым пологом кровли домов и гору над селом, прижало их к земле свинцовым небом, погребло снежными сугробами, озарило бледными снеговыми отсветами — но не смогло заглушить ни вечного шума реки, ни бормотания быстрины у мельницы, которое ясно доносится снизу и неумолчно бубнит в ушах.

Раде ждет.

К колодцу подходят женщины, девушки подходят и уходят, но Божицы все нет, а ведь он задумал взять именно ее. Ее он чаще всего ласкал во сне, а наяву, когда гонялся за нею, она упорнее других отбивалась. Правда, он хоть и с трудом, но одолевал ее и хватал за голое тело, но девушка, почувствовав мужскую силу, вырывалась из рук и, потупясь, убегала.

Но вот и она. Божица шла вместе с подругой, и Раде весело двинулся им навстречу.

— Хорошо, что я тебя встретил, — сказал он и увел в сторону от подруги.