Пауки
Шрифт:
Видимо, они подключили дежурную полицейскую машину, находившуюся поблизости. Многочисленные авто, заполнявшие улицу, расползались, как юркие тараканы, давая ей дорогу.
Я повернул к себе.
Мое отсутствие в момент прибытия полицейских было мне на руку. Кто-то из них, заметив торчащий снаружи ключ, должен был наверняка повернуть его.
Открыв дверь, они должны были сами увидеть все как есть.
Легко было сделать вывод: будь моя совесть не чиста, разве я позвонил бы в полицию и позволил бы ей свободно
Бедолага получил ножевую рану где-то поблизости. Сгоряча бросился в ближайший подъезд. Спастись, укрыться… Получить помощь. Убийца по какой-то причине его не преследовал. Не исключено, бежал в противоположную сторону…
Может, он и не собирался убивать… В пылу спора пырнул подвернувшимся под руку ножом.
Из-за чего происходит чисто израильское убийство?
Наркотики, невозвращенные долги, оскорбление?
Раненый успел взбежать по лестнице. Не понимая, что это конец. Хотел уйти как можно дальше, поэтому проскочил первый и второй этажи… Не позвонил в дверь слева, потому что преследователь мог его видеть снизу. Повернул вправо, за лестницу. В мою дверь…
Мог ли его кто-то видеть?
«Один человек точно видел…»
Когда я выглянул за дверь, он спускался по лестнице. Я заметил только кипу.
Неизвестно, кто это мог быть. Либо сосед, либо преступник.
«А, черт с ним!»
Я не собирался отбивать хлеб у израильской полиции…
Мне хватало своих проблем.
— Шабат шолом!
Традиционное субботнее приветствие…
Рядом возник полицейский. Он ждал меня — молодой, в синей форменной шапочке с козырьком, в куртке с воротником из искусственного меха, несмотря на жару. Из-под форменной шапочки сзади у него торчала модная короткая косичка.
Он двинулся вверх первым, опережая меня.
Когда мы поднимались, перед моими глазами болтались его новые, блестящие наручники, пристегнутые к форменному ремню на брюках. Они мало чем отличались от наших, только ключи израильтяне таскали на брючном ремне, на отдельных брелках.
Вот и площадка этажа…
Я не ошибся: ключа снаружи не было. Полицейский пропустил меня вперед.
«Господи!..»
Я знал, что за зрелище меня ожидает по другую сторону двери. И видит Бог, мне не хотелось входить, переступать через вытянутые поперек прихожей длинные худые кегли, обтянутые джинсами «Биг стар».
Я осторожно приоткрыл дверь.
Трупа в прихожей уже не было, мраморная плитка была начисто вытерта.
Первыми, кого я увидел внутри, были трое полицейских все в тех же курточках с серыми, под каракуль, воротничками и синих шапочках. Служители закона сидели вокруг моего обеденного стола. О чем-то болтали. Четвертый — офицер с металлическими листиками на погонах, — стоя у окна, смотрел на улицу.
Увидев меня, полицейские замолчали.
Я мог лишь молча развести руками:
«Такие дела, ребята…»
Они согласно
Я попытался объяснить на иврите, что произошло, но нельзя сказать, что преуспел. Переходить на английский я не стал. Помогал себе только пантомимой.
Компьютер был все еще не выключен.
—Тут. — Я показал, как сидел перед экраном. — И вдруг…
Я обернулся к звонку, висевшему у двери под потолком.
— Фью… Фью… Фью…
Полицейские снова поощрительно закивали.
Офицер попросил мое удостоверение личности, я представил его не без секундного колебания. Он переписал мои данные.
Спросил о чем-то, показав на прихожую.
Я понял, что никогда не смогу объяснить полицейским свою версию, поэтому предложил:
— Кофе?
Они отказались, все еще поглядывая на меня.
Офицер с листочками на погонах — что-то вроде старшего лейтенанта — поднялся, обвел взглядом книжную полку. Внимание его привлек том «Советского Энциклопедического Словаря» с его полутора тысячами страниц убористого текста.
Офицер взял его с полки, полистал. Потом взвесил на ладони.
Полицейские заулыбались. Мне показалось, что прежде им не приходилось видеть столь солидное и абсолютно, по их мнению, ненужное издание, поскольку оно было не на иврите и не на английском.
В квартиру вошел еще один полицейский. За ним появилась симпатичная, всегда немного печальная блондинка по имени Шарон, старшая по подъезду, уроженка Румынии, оказавшаяся случайно не на работе.
Я догадался, что меня обеспечили переводчиком.
Но полицейские уже поднялись.
Покидая квартиру, офицер прошел по салону, вмешавшему одновременно кабинет и кухню, задумчиво открыл кухонный шкаф, что-то сказал. Я не понял.
Не прощаясь, стражи порядка потянулись к двери.
— Что случилось?
Шарон говорила со мной медленно, на намеренно обедненном иврите.
Ситуация напоминала старый, с бородой, анекдот, происхождение которого молва приписывала случаю, происшедшему с поэтом Расулом Гамзатовым.
«— Пожалуйста, один кофе… — попросила знаменитость в буфете московского Дома литераторов.
Дипломированные буфетчицы Дома переглянулись.
«Один кофе!» А не «одно», как у этой шушеры, которая тут постоянно пасется…
Знаменитость продолжила:
— И один булка…»
Примерно так мы объяснялись со старшей по подъезду.
Я подвел ее к двери, вышел на лестничную площадку и показал положение, в котором находился раненый. Потом продемонстрировал место в прихожей, где он лежал. Шарон кивала, сочувственно поглядывая на меня.
Она мне симпатизировала: я не выбрасывал пакеты с мусором из окна, аккуратно оплачивал уборку подъезда, не водил проституток. В конфликте с марокканкой, проживавшей подо мной, Шарон держала мою сторону.
Я, как мог, обрисовал внешность и одежду убитого.