Паутина и скала
Шрифт:
Почему? Потому что молодые люди этой страны не являются, как часто о них говорят, «потерянным» племенем – они еще не открытое племя. И вся тайна, наука, знание, как открыть его, за shy;ключена в них самих – они сознают это, чувствуют, носят в себе – и не могут высказать.
Джордж Уэббер быстро понял, что, пожалуй, именно здесь, в этом железногрудом городе, подходишь ближе всего к этой загад shy;ке, являющейся наваждением и проклятием для всей страны. Этот город – место, где люди постоянно ищут свою дверь, где обречены вечно блуждать. Для Нью-Йорка это более справедли shy;во, чем для всех других мест. Этот город большей частью чудо shy;вищно безобразен,
Ни в одном месте мира жизнь одинокого парня, провинциа shy;ла, которого повлекло на север манящее сияние мечты, не может быть более пустой, более скучной, более безуспешной и неуютной. Жизнь его – это метро, спертый воздух, запах горелой ста shy;ли, скука и застарелая вонь дешевой комнатушки в квартире ка shy;кой-нибудь «славной парочки» на Сто тридцатой стрит или, мо shy;жет, радость восьмидесятидолларовой квартиры в Бруклине, на севере Манхеттена или в Бронксе, которую он снимает еще с тре-мя-четырьмя молодыми людьми. Здесь они «могут делать все, что вздумается», это стремление приводит к субботним вечерин shy;кам, дешевому джину, дешевым девицам, возбужденным бессвязным речам, и, возможно, случайному безрадостному пьяно shy;му соитию чуть ли не прилюдно.
Если у юноши серьезные устремления, если он собирается «измениться к лучшему», то существуют огромное безлюдье Пуб shy;личной библиотеки, билеты по сниженным ценам у Грея, место на балконе театра, где идет пьеса, которую весьма хвалили и ко shy;торую смотрят все интеллектуалы, или серая скука на воскрес shy;ном концерте в Карнеги-Холле, набитом посредственными, над shy;менного вида музыкантами с шелковистыми усиками, которые шипят в темноте, как змеи, когда исполняются произведения не shy;навистного композитора; или, наконец, музей «Метрополитен».
Почти во всех попытках вести упорядоченную жизнь в этом юроде есть что-то фальшивое, напускное. Когда входишь в акку shy;ратную маленькую квартирку молодого человека или юной су shy;пружеской пары и видишь на аккуратных, ярко раскрашенных полках аккуратные ряды книг – маленькие плотные квадратики книг серии «Эвримен» и «Современная библиотека», Д. Г.Лоуренса, «Будденброков», Кэбелла, иллюстрированное издание «Острова пингвинов», затем несколько французских книг в бумажных об shy;ложках, Пруста, Жида и так далее, – чувствуешь смущение и не shy;ловкость; в этом есть что-то обманное. Точно так же чувствуешь се shy;бя в домах богатых, живут ли они в «очаровательном домике» на Девятой стрит или в огромных квартирах на Парк-авеню.
Какая бы там ни была атмосфера традиций, уюта, заведенно shy;го порядка, покоя и надежной устроенности, у тебя всякий раз возникает то же самое чувство, что все это обманное, что попыт shy;ка добиться постоянства в этом непостоянном, непрерывно ме shy;няющемся мире не более реальна, чем кажущееся постоянство на театральной сцене: никто не удивится, возвратясь наутро в те shy;атр и обнаружив, что декорации убраны, сцена пуста, актеров нет. Иногда даже самые обыденные встречи в непринужденной обстановке – приход в гости к друзьям, разговоры с ними в ком shy;нате, сидение у камина – о, особенно сидение у камина в этом городе! – кажутся нарочитыми и жалкими. Есть огромная тоска и печаль в этих попытках изобразить устоявшуюся жизнь там, где постоянны только перемены.
В последние годы многие уловили это упорное, постоянное
Возможно, чувство беспокойства, одиночества, жажды усу shy;губляются в этом городе, но если кто помнит свое детство и юность в Америке, то наверняка помнит эти желания и движе shy;ния. Они подгоняют людей повсюду. У всех было кресло-качал shy;ка, и в погожие месяцы все раскачивались в нем на передней ве shy;ранде, представляя, что движутся куда-то. Люди всегда стремят shy;ся «отправиться куда-нибудь», и с появлением автомобиля доро shy;ги, особенно по воскресеньям, стали забиты машинами, едущи shy;ми за город, едущими в другой город, едущими Бог весть куда, как бы ни была тягостна или бессмысленна поездка. Людям хо shy;чется хоть слегка унять свою кошмарную непоседливость.
Жутко представить, какие страдания и жажду претерпели в этом громадном городе люди – особенно молодые, потому что там нет совершенно никакой цели для лихорадочных перемеще shy;ний. Они возвращаются после дневных трудов в комнату, кото shy;рая, несмотря на все старания украсить ее опрятной кроватью, яркими расцветками, раскрашенными книжными полками, не shy;сколькими картинами, представляет собой всего лишь замаски shy;рованную камеру. Комнатой этой возможно пользоваться только для сна; читать там книгу, сидеть в кресле и вообще просто бодр shy;ствовать невыносимо.
И что же делать этим несчастным людям? Убеждение, что че shy;ловек должен иметь хоть какой-то уют, ежесекундно грубо попи shy;рается. Человек знает, что всем на свете нужно иметь простор – достаточный, чтобы вытянуть ноги и вдыхать воздух без страха или усилий; знает, что жизнь его в этом жалком чулане скучна, груба, убога, бессмысленна. Знает, что люди не должны надру shy;гаться над собой подобным образом, поэтому старается прово shy;дить как можно больше времени за пределами своего жилья. Но чем он может заняться? Куда пойти? На жутких улицах этого го shy;рода нет ни отдыха, ни покоя, нет закоулка, места, где можно уе shy;диниться от постоянного наплыва толпы и спокойно погрузить shy;ся в себя. Он бежит от одного тупика к другому, спасается, купив билет «на какое-нибудь зрелище» или перекусывая в кафетерии, мечется по громадным ночным улицам и возвращается в свою камеру, не найдя двери, которую мог бы открыть, места, которое мог бы назвать своим.
И потому поразительно, что нигде на свете молодой человек не питает таких надежд и упований, как здесь. Перспектива бле shy;стящего достижения, любви, богатства, славы – или невообрази shy;мой радости – постоянно носится в воздухе. Его разрывает мно shy;жество желаний, и он не может назвать ни одно из них, но убеж shy;ден, что поймает птицу счастья, добьется любви и славы, что схватит неуловимое, выскажет несказанное, постигнет непости shy;жимое; и что все это может произойти в любую минуту.