Паутина из шрамов
Шрифт:
На следующий день ко мне домой пришел Джон. Он принес с собой маленький фендер и подключил его.
— Окей, спой еще раз. Как ты хочешь чтобы она звучала? Как ты хочешь чувствовать ее? Что она тебе напоминает?
Я спел ему песню, и он сразу же придумал три или четыре версии аккордов. Мы выбирали до тех пор, пока не пришли к самой аккуратной и интенсивной мелодии. И это было рождение новой песни с альбома.
Мы скоро пришли к еще одной песне, которую мы потом включим в альбом. Вдохновением для этой песни стали мои отношения с Шинейд O’Коннор. Я встретил Шинейд на фестивале, в котором мы участвовали в Европе в августе 1989 года. Фли и я
Когда мы закончили нашу часть, Фли и я стояли около сцены и смотрели на выступление Шинейд. Это было до того, как она стала знаменитой, так что она не была самоуверенной, просто была лысой. Она вышла на сцену в платье и в военных сапогах и начала петь как дикая маленькая ирландская принцесса. Я просто прожил несколько жизней, пока смотрел на нее, и когда она поблагодарила меня за мою песню, посвященную ей, это звучало дружелюбно. Окей, теперь она знала, что я существую, и это было отлично.
После шоу мы сказали ей, как нам понравилась ее музыка. Вместо того, чтобы ответить рядовым «спасибо», она пригласила нас потусоваться с ней. Она была скромной и стеснительной, и мы болтали, пока ее менеджер не сказал, что ей пора ехать. Испугавшись, что больше ее никогда не увижу, я побежал в раздевалку и написал ей многозначительное письмо, чтобы показать, что у меня есть к ней чувства и что она мне нравится. Я отдал ей письмо именно в тот момент, когда автобус начал отъезжать. Она приняла его, улыбнулась и помахала мне на прощанье.
И потом ничего не произошло. Ни слова в ответ. Она исчезла в огромном облаке другого мира, а мы продолжали турне, все оставалось по-прежнему, адьйос. Жизнь идет своим чередом, мы провели турне в Японии, где я встретил Кармен и пробыл с ней год. К тому времени Шинейд выпустила второй альбом и за одну ночь стала самой известной исполнительницой-женщиной в мире. Однажды Боб Форест сказал мне, что она переехала в Лос-Анджелес и ее видели в «Viktor’s Deli», это одно из ее самых любимых кафе.
Несколько недель спустя я бегал по городу по делам и встретил Шинейд. Один взгляд на неё и я растаял. Я мог жениться на ней сию секунду. Мы стали разговаривать, и я напомнил ей про то письмо.
— О да, я знаю, что ты мне передал это письмо, — сказала Шинейд. — Оно у меня. Лежит у меня на кухне в ящичке.
— То письмо, которое я тебе дал, лежит у тебя на кухне в ящичке? — не поверил я.
— А ты что думаешь? — она улыбнулась. — Ты написал мне такое письмо, а я его выброшу?
Она пригласила меня к себе на ужин. Скоро я начал часто приезжать к ней и к ее сыну Джейку. Я, конечно же, не могу сказать, что это типичный сценарий для свидания, потому что это было странное время для нее — она очень стеснялась из-за всего того, что с ней так быстро произошло, но вскоре мы начали ходить в кино и в музеи, и я дал ей урок вождения на своем матово-черном камаро 67 года. Мы разъезжали по городу, слушали музыку и целовались, но она не впускала меня к себе до конца. Причем не только вагинально. Это продолжалось неделями и было самыми прекрасными отношениями, лишенными секса, которые у меня когда-либо
Наши отношения прогрессировали, она отдавала мне немного больше любви и внимания, эмоционально и физически, когда вдруг все это пришло к необъяснимому концу. Я облажался немного, когда она сказала мне, что приглашена на вручение премии Академии Киноискусств. Я предложил ей пойти вместе и сначала она согласилась, но потом перезвонила, чтобы сказать, что она идет со своим другом Дениэлом Дэй-Льюисом. Я чувствовал себя маленьким, не потому что она шла с кем-то, а потому что это был не я, а я так хотел быть с ней тогда.
Даже после этого инцидента, она не подала мне никакого знака на то, что у неё в жизни происходит еще что-то, кроме наших отношений. Я был постоянно взволнован и слишком весел, а она была спокойной и умиротворенной. Это было хорошо, мы держали равновесие.
Однажды я позвонил ей, оставил сообщение на автоответчике и ушел. Когда я вернулся, мигала лампочка на моем автоответчике.
— Эй, Энтони, это Шинейд. Я уезжаю из Лос-Анджелеса завтра, не хочу, чтобы ты мне звонил и не хочу чтобы ты приходил. Пока!
Я был разбит. Все так быстро изменилось. Еще вчера это было «Не могу дождаться снова тебя увидеть», а теперь «Не звони и не приходи». Я не знал, к кому обратиться, так что я позвонил Джону. Он был обеспокоен тем, что она могла со мной так поступить, и предложил мне написать об этом, чтобы потом встретиться и создать песню. Шел дождь два дня подряд, так что я сел за стол, включил версию Джимми Хендрикса на песню All Along the Watchtower и начал писать стихи о том, что со мной произошло.
Из I Could Have Lied:
I could have lied, I’m such a fool My eyes could never never keep their cool Showed her and I told her how She struck me but I’m fucked up now But now she’s gone, yes she’s gone away A soulful song that would not stay You see she hides ‘cause she is scared But I don’t care, I won’t be sparedЯ приехал к Джону примерно к полуночи. Он был как сумасшедший ученый, очень хотел закончить эту песню. Так что мы работали и работали всю ночь, прислушиваясь к тому дождю. Мы наконец-то закончили к пяти утра и с кассетой в руках помчались к дому Шинейд. Это была ее последняя ночь там, так что я не постучался, а просто упаковал кассету и бросил в ее почтовый ящик. Она покинула город на следующий день. Проходили годы, вышел наш альбом, и жизнь продолжалась. Были свои падения и свои взлеты, трагедии и триумфы, люди умирали и у людей рождались дети, и я всегда думал, что случится, если я увижу эту девочку снова.
Годы и годы спустя, я был в «Universal Amphitheatre» на каком то дурацком шоу MTV, где Фли и я выступали с Тони Беннетом. После шоу мы тусовались сзади, на парковке, когда подъехал лимузин. Я посмотрел и увидел в машине Шинейд и Питера Гэбриэла. Я подошел, она высунулась в окошко, мы оба поздоровались и в тот момент я ничего больше не смог сказать, а она выдала мне самую фальшивую улыбку. Я даже не помню, спросил ли я про ту кассету. Я чувствовал себя гадко, странно и ужасно. Может быть, в конце-концов, она на самом деле сделала мне одолжение. Кому нужны проблемы?