Паутина прошлого

Щабельник Виктория

— Пашка? Что случилось.

— Ты не могла бы за мной приехать? — раздался его неуверенный голос. Вот чего никогда не было в Пашке, так это неуверенности. Что, в конце концов, происходит?

— Приехать за тобой? Разве тебе еще не рано выписываться?

— Понимаешь, — он на несколько секунд замолчал, — я не могу здесь больше оставаться. Ты приедешь?

— Приеду! — сдалась я, — и поговорю с твоим врачом. Вдруг ему удастся тебя образумить. Или с этой медсестрой. Юлей. Так ведь ее зовут?

— Попытка не пытка, — хмыкнул он. — Я тебя жду.

Я отложила

мобильник на стол, и нахмурилась, не в силах преодолеть скверное предчувствие, нахлынувшее после нашего разговора. Почему Пашка позвонил именно мне? Не Мишке, не Никите, а именно мне. Возможно, он хочет что-то рассказать, но не решается сделать это в их присутствии? А может быть, он что-то заподозрил… что-то на счет меня. И прежде чем все сказать ребятам, хочет сначала выслушать меня, чувствует себя обязанным… Что же, можно строить предположения до бесконечности, но если я хочу побыстрее рассеять свои подозрения, нужно отправляться в больницу прямо сейчас.

XXI

Пришлось взять такси. Мне не хотелось, чтобы Пашка знал о моем альтернативном способе передвижения. Не прошло и получаса, как я подъезжала к больнице. Сунув водителю деньги, попросила его подождать. В конце концов, мне придется возвращаться назад, как только удастся отговорить приятеля от дурацкой затеи уйти из больницы на переломанных ногах.

Пашка был в палате, что меня совершенно не удивило — ходил он с трудом, тяжело опираясь на костыли и морщась от боли и неудобства. Синяки начали сходить, окрасив его лицо в тусклые оттенки синего и красного с желтыми пятнами по краям. Ну, по крайней мере, у него есть все шансы счастливо избежать обвинений в пытках, убийстве и сокрытии трупа. Окрыленная этой мыслью, я напустила на себя беззаботный вид и вошла в палату:

— Привет, братишка! Выглядишь хреново.

— Спасибо. Я тоже рад тебя видеть, — он вымученно улыбнулся и отвел глаза. Странно! Что бы это значило?

— Я слышал о тете Клаве… Ребята вчера сказали. Извини, что не был на похоронах.

— Принято, — кивнула я, — может быть, объяснишь, какого черта тебе не сидится в палате? Захотелось приключений? Тебе мало того, что было?

— Я хотел с тобой поговорить, — он кашлянул, схватил с тумбочки стакан с водой и сделал несколько глотков. Я поняла, что он попросту тянет время, не решаясь мне что-то сказать.

— Не томи.

— Извини, в горле пересохло, — он снова отпил, и, наконец, поставил стакан на место.

— Черт возьми! Ты меня тревожишь!

— Марина! Тебе это может показаться глупым, но я…

Вихрь по имени Юля влетел в палату, заставив моего друга заткнуться, а меня разочарованно вздохнуть.

— Потом поговорим, — с нервным смешком сказал он, принимая от девушки поцелуй. Кажется, я действительно многое пропустила.

— Константин Михайлович не возражает. Поворчал, правда, немного, но, думаю, что это только для вида. В общем, я все устроила и скоро можно ехать.

— Куда ехать? — тупо переспросила я, чувствуя как моя левая бровь поползла вверх.

— Ко мне! — радостно ответила медсестра, —

Павла выписывают под мою ответственность. Я, все-таки медсестра, и смогу за ним присмотреть.

С выражением глупейшего счастья на лице, Юля не сводила взгляда с лица моего приятеля. И он, к моему глубочайшему удивлению, отвечал ей полной взаимностью. Мне так и хотелось закричать: «очнитесь, люди!», но я сдержалась и попыталась скривить губы в подобии улыбки. В конце концов, сердечные симпатии моих друзей их персональная проблема. А вот наша тайна, и, пожалуй, безопасность — общая.

— Пашенька! — мягким, нежным голоском, вызвавшим неодобрительный взгляд у Юли, и удивленный у моего друга, позвала я, — можно тебя на минутку?

— Я вас оставлю… мне надо… — Юля суетливо выбежала из палаты, оставляя нас одних.

— Это глупо, рискованно! Я знаю все, что ты можешь мне сказать! Но не могу я больше здесь.

— Мальчик заскучал? Мальчик захотел пулю в башку? И тебе наплевать на эту святую наивность, которая тут кудахчет над тобой?

— Я смогу ее защитить, — твердо ответил Пашка.

— Ты себя защитить не сможешь, — довольно грубо ответила я, — или ты не знаешь, что происходит? Так я поясню — мы на крючке. И то, что мы все еще на свободе — дело времени. Если все будет так, как я опасаюсь, ты единственный, кто пока находится в более выигрышном положении. По крайней мере, твои переломы создают тебе надежное алиби, чего нельзя сказать о нас.

— Я знаю что у нас проблемы, — Пашка сделал пару шагов к койке, и я подавила в себе желание ему помочь: если он считает себя здоровым настолько, чтобы уйти, значит, ему хватит сил пересечь палату, — но пойми, я больше не могу жить в страхе. Я устал. И если мне суждено умереть — не собираюсь прятаться. Больше не собираюсь. Я рад, что вернулся. Встретил вас, познакомился с потрясающей девушкой.

— Тебе еще рано до кризиса среднего возраста. А для проклюнувшейся совести уже поздно.

— Наверное, — Пашка присел, и улыбнулся, — ты, скорее всего, права. Но есть вещи, о которых не задумываешься, пока ты здоровый и сильный.

— Видать тебя не слабо приложили в том подвале, — буркнула я.

— Иногда нужно как следует встряхнуться, чтобы что-то понять.

— Или дать себя встряхнуть кому-то другому. Ты соображаешь, что творишь?

— Да. Поэтому и позвал тебя сюда. Мне нужно…

На этот раз в палату постучали, и я, мысленно выругавшись, открыла дверь. На этот раз нас прервала незнакомая пожилая медсестра. Она сделала моему другу укол, пожелала больше не болеть, высокомерно хмыкнула, проходя мимо меня, и закрыла за собой дверь.

— Поговорим позже, — сдавшись, устало сказала я.

Сбор занял около часа. То и дело, бросая на своего друга неодобрительные взгляды, я шла следом за счастливой парочкой, все еще не понимая смысла происходящего. Пашка рвется со мной поговорить, но постоянно оттягивает это. Хорошо, признаю, что не всегда только он, но все же… Что такого важного он хочет мне сказать, и не решается?