Паутина удачи
Шрифт:
От прошлого уцелели лишь смутные сны. Жизнь началась заново в тепле вот этого закута, под ругань обморозившего щеку Короля, подобравшего, как пояснили позже, во время обхода и дотащившего малышку сюда, в живое тепло. Да еще и объявившего дочкой. А разве с ним хоть кто-то станет спорить? Вдова далеко, а он – весь здесь. Со своим колючим прищуром и оставшимся от неведомого прошлого широким засапожным ножом. Да вдобавок с ухватками бойца, не знакомыми никому и страшными своей неодолимостью.
– Вкусное сало, – похвалил Король. – Где добыла?
– На прошлой стоянке, – потупилась Береника, радуясь, что угодила, и опасаясь дальнейших расспросов. – Ты не сердись, пап.
– Опять, как в том году, просили счастливый костыль в шпале указать? – задумчиво предположил Король. – И ты указала.
– Говорю же, не сердись. В первый попавшийся ткнула, самой стыдно. Но только у них была своя дорожница, вроде бы опытная. Она сказала, что годится, велела заплатить.
– Малыш, больше так никогда не делай, – тихо и серьезно сказал отчим. – Два раза сошло. Третий может оказаться последним.
Береника молча виновато кивнула. Она и сама знала, что с дорожницами лучше не заговаривать. Торговые обозы через стальные рельсы они перетаскивают вопреки воле Вдовы, указавшей со всей мудростью правительницы каждому в стране его место. Родился меж двух радиальных нитей рельсов, ограниченных дугами круговых путей, – там и живи. Тихо живи, достойно и праведно. И минует тебя необходимость выбора, и не столкнешься с темной удачей. Правда, и со светлой, скорее всего, тоже. Все понятно и просто, пока беда сама не забредет на твой надел… А когда весь жилой клин земли меж двух нитей рельсов – да без урожая? Или зерно посевное замокло, или иная напасть? Наконец, просто захотелось чуток нарушить праведные устои, разбогатеть в обход жадных столичных сборщиков? Вот тогда и возникает караван. Он переваливает через рельсы, надеясь на удачу дорожницы, еще светлую и не иссякшую. И торгует тайком от власти, на чужой земле соседей, почти ничем не рискуя: вся темная удача, как утверждает молва, достанется той же дорожнице…
– Говорил я тебе: девчонка со странностью, – напомнил свои давние слова дед Корней. – А только если ты упрешься…
Старый обреченно махнул рукой и отвернулся к печурке. Вообще-то деду Корнею пятьдесят семь. Ужасно много, так полагает Саня, а дед сердится на любимого внука: не нравится ему чувствовать себя стариком.
Король повозил полоску сала в горчице и с удовольствием прожевал.
– Не пойдет тебе это в зачет ни по темной удаче, ни по светлой, – внезапно хохотнул он. – У ворованного сладкий вкус, я его чую, сколько ни макаю в горчицу. Сало ты, Рена, считай, украла. Такое дело небыстро на учет к Вдове попадает. Мне ли не знать… Мамка-то наша где?
– Третий вагон осматривает, болеют там, – сообщил Саня, весьма довольный своей осведомленностью.
– Да ты что? Ну все знает, вот ведь боевая баба! – оживился Король. Он снова прищурился, тихо шепнул Беренике: – Дед меня выдал?
Береника плотнее сжала губы. Подводить деда не хотелось, он ведь не со зла бормочет, просто удержу не знает. Хочет всех той правде научить, которую сам видит и полагает наиболее верной. Потому и не молчит: разве правильно, чтобы старший обходчик от жены по другим вагонам бегал? От его Ленки, от самой рыжей и красивой девки на весь поезд. Да что там поезд – целый свет.
– Не бубни и совесть ей не скобли зазря, – разозлился дед, не оборачиваясь, но твердо зная весь разговор. – Смотри, как бы второй раз удачу не упустить.
– Может, я тем и занят – спасаю ее, – весело предположил Король. – Вдова в верность не верит, а к ревности благосклонна. Ленка кому хочешь косы проредит, в ней я не сомневаюсь.
– Много ты про удачу знаешь, – отмахнулся дед. – Одно бахвальство. Королем назвался, словно имени нормального
– Все мы хоть что-то да забыли, когда нас к рельсам приковали, – задумчиво предположил отчим. – Прозвание свое ведаю, имя – нет. Могу описать дом, в котором жил в столице последние два года. Без запинки укажу весь список побрякушек, что собирался продать по осени. Кому вот только? Не иначе намеревался я обеспечить себе начало жизни в мире вне нашей Ликры, без темных и светлых удач и Вдовы, забывшей, где искать смерть.
– Хватит уже поминать ее, – вздрогнул дед Корней. – Время худое, темное.
Король беззаботно зевнул, попросил поставить чай и удержал Беренику за руку: не для нее дело. Дед возмутился, но оспаривать не стал. В конце концов, он сплетню пустил, ему и кряхтеть-суетиться…
– Ты, Рена, стужи не бойся, – улыбнулся отчим. – И вообще, малыш, страх никогда не приносит пользы. Особенно ночной, бессознательный. Разве это плохо – не знать грядущего? По мне, так замечательно. В неизвестности и азарт, и радость, и вдохновение. Имени Вдовы тоже не бойся. Подумаешь, темная удача, светлая… Я не верю ни в одну, но сегодня за страх не ругаю: ты просто вспомнила, как болела тогда, в первую зиму.
– А почему ты меня спас? – задала свой давний невысказанный вопрос Береника. – И в дом взял?
– Потому что с моими решениями нельзя спорить, – прищурился Король. – Опасно для жизни. Вот я даже сам не спорю.
Береника рассмеялась, и тяжесть с души схлынула, словно открыли где-то шлюз и выпустили воду, всю и окончательно. Король прикрыл глаза, зевнул. Снова глянул в потолок вагона – темный, едва различимый. Нахмурился, сказал куда серьезнее:
– Я установил для себя закон, дочь. Если душа чего-то просит, не спорь с ней! Она у меня некапризна и редко решается высказывать пожелания. Я ей всего раз отказал. Не надо было лезть во дворец, ведь я это знал доподлинно! Но полез. И вот я здесь… – Отчим задумчиво изучил шрам на правой ладони. Темный широкий след ожога, заменивший линию жизни. – Ну и пусть! Никого рыжее и краше Ленки не видел и в столице, ты слышишь, дед?
– Слышу, – одобрил тот, проверяя чайник.
– Рена, сиди и тоже слушай. Я расскажу тебе сказку. Моя кормилица – а у меня была кормилица, это точно – любила ее повторять, я запомнил. История запрещенная, потому что рассказывает про те времена, когда не было еще ни рельсов, ни Вдовы.
Дед недовольно завозился, щепотью набирая заварку и нарочито шумно покашливая. Он опасался упоминать Вдову, а еще больше переживал, когда непутевый зять брался рассказывать запретное. Да еще при малых детях! А ну как вызнают да донесут? Король презрительно фыркнул, догадываясь о невысказанном. В его вагоне закуты просторные, всего-то и живет тут четыре семьи – настоящая роскошь по меркам поезда. Люди подобрались толковые, достойные. Правда, Корней одного соседа кличет шулером, второго – вовсе душегубом, а третьего – пьянью распоследней… Но доносчиков в вагоне точно нет.
Береника убрала чистую миску и протиснулась в крошечную детскую, отгороженную плотной тканью от основной «комнаты». Король, вопреки общему мнению о его диком нраве и даже лютости на работе, детей никогда не обижал. Выделил для них лучшее место, подальше от холодной внешней стенки, поближе к печурке. На зиму утеплил пол войлочным ковриком, а поверх еще и толстой двойной ряднушкой. Да и одеяло – верблюжье, добротное, настоящая редкость.
Девочка забралась в постель и плотно свернулась, поджав ноги. Самое лучшее одеяло надо еще прогреть изнутри, пока что оно – настоящий лед! Король сел рядом, бросил сверху свой тяжеленный тулуп, помогая копить тепло.