Паутина удачи
Шрифт:
– Если вы имеете в виду Отто Мессера, то в прошлый раз вы разложили на столе карту Ликры и кинули шар, – напомнил Яша, делая пометки на листке. Он знал, что Потапыч сейчас думает и нуждается в напоминаниях бессмысленных, но точных и забавляющих его. – Шар докатился до второй дуги северной ветки путей. Туда и отправили. Чтобы знал, каких воров можно ловить, а каких нельзя.
– Памятливый ты и бойкий, – похвалил Потапыч. – Отправь ему телеграмму, этому циркулю ходячему. Восстанавливаю в должности генерального инспектора. Пусть подавится, исполню что обещал, раз он мне надобен. Ну
– Обижаете, – расстроился Яша. – Чем я провинился?
– Пока ничем, а то бы сослал на повышение. Да, обычную полицию за шкирку – и в приемную. Пусть потеют. Телеграфируй Отто, что он должен немедленно извести всякое воровство на ветке. Чтобы на каждом столбе жулик висел, так ему и укажи. Меня повесит – и то смолчу… наверное.
Министра доставили первым и очень быстро, прямиком из бани, в одной махровой простыне. Вид толстого, розового, перепуганного до полусмерти чиновника умилил Потапыча.
– Слышал я, – сообщил он, тыча пером в чернильницу, – что ты похвалялся, будто приручил Большого Миха. И что ежели ты мне двоюродный зять, то в любых делах неподсуден.
– Спьяну, – всхлипнул министр, кутаясь в простыню и теряя яркость распаренной красноты кожи.
– Тебе кто сказал, дурья башка, что ты имеешь право назначать начальников ремпоездов? – ласково уточнил Потапыч, проверяя перо. – Это мое дело! Мое!
Бас прокатился по кабинету, стекла отзвенели и замерли, министр же стал подергиваться – непрерывно и как-то желеобразно, всей своей тушей.
– Я тебе дозволил людей на станциях расставлять кое-где, – продолжил Потапыч, отдышавшись. – Но не в ремонте. Потому как воры, на билетах наживающиеся, неопасны. А по гнилым шпалам сама смертушка бродит, нечего ей жатву облегчать. Ну чего встал? Античный герой, тогой жир прикрывший…
Потапыч басовито рассмеялся и толкнул в сторону министра чернильницу:
– Пей. Весь ты черный изнутри, пусть это заметным сделается. Жаль, что чернила не ядовитые, вот была бы польза от них, а? Ты простынку не одергивай, стесняться нам нечего. Ты пей и пиши туточки: в отставку, мол, желаю всей душой. На юг, песок сгребать и неустанно грузить в составы. Ибо баню ценю и пар мне костей не ломит. Всё не север… Это я тебе по большой дружбе одолжение делаю, зятек.
Бывший министр еще послушно давился чернилами, когда в кабинет ворвался оскаленный от злости начальник чужого для Потапыча ведомства – тайной полиции. Человек сложного характера и немалых возможностей, одетый по полной форме и явившийся самостоятельно, при личной охране.
– Ты что, озверел? – сухо отчеканил он с порога. – Медведь, да я тебя заломаю! Ты на кого руку поднял?
– Садись и слушай, во что мы с тобой влипли, – набычился Потапыч, мрачным взглядом провожая и подталкивая пятящегося к дверям бывшего министра. – А потом и решай сам, кого ломать и как. Ты, арьянец половинчатый, господин Евсей Оттович, куда желал моего обожаемого «Черного рыцаря» для маневров сослать? На север? Тюленей в дрожь вгонять?
– Уймись, – поморщился начальник полиции, озираясь на закрытую дверь. – Это дело большой секретности.
– И
Ошарашенный обычной для Потапыча дикой логикой, Евсей Оттович откинулся на спинку кресла, чуть помолчал и жестом отослал замершего у дверей адъютанта.
– Говори толком, – обратился он к Потапычу.
– А что тут можно добавить? Мой зять воровство развел, твои утки-соглядаи продались и доносы отсылали назад тем, на кого было донесено. Шпалы на северной магистрали теперь лежат гнилые. – Потапыч наклонился вперед и ласково улыбнулся Евсею, с которым приятельствовал весьма часто, то есть когда не находился в очередной ссоре. – Тебе как, прямым текстом пояснить, в какой заднице твои учения и заодно мой любимый «Рыцарь»?
Начальник тайной полиции скривился, словно испробовал кислятины, и принял папку с текстом телеграммы Корнея, оказавшейся столь неоценимо полезной. Прочел, повторно пробежал глазами и виновато дрогнул бровью.
– Хорошие у тебя машинисты. Ладно, уберу своих людей с вычитки почты. Только сперва выясню доподлинно, кто из них устроил себе столь смелую подработку. – Евсей Оттович нагнулся к столу и тоже улыбнулся. – А стреляться не стану, шиш тебе. Не дождешься. Довел ты меня, свою бестолковую родню рассадив по доходным местам, вот и зверею. Этого идиота Карпа ты в начальники над собой приподнял? Крутить им хотел, с себя скучные дела снимая. Докрутился. Сам стреляйся, коль мочи нету. Мессера у меня переманил, а теперь в смотрители путей его сослал.
– Не верну я тебе инспектора, не скалься, – взревел Потапыч.
Яша толкнул дверь и бочком протиснулся в кабинет, бережно удерживая поднос. Все как обычно: раз шумят на две глотки и ругаются бойко, главный страх уже позади. Успокоятся, выпьют по паре стопок любимой имбирной настойки Евсея Оттовича, добавят еще пару – перцовой или кедровой, ценимых Потапычем, и перейдут к деловитому, несуетливому обсуждению срочных мер.
– Яков, а не хочешь перейти ко мне, с повышением? – благодушно и привычно пошутил начальник тайной полиции.
– Яша, скажи этому жандармскому придурку в приемной, – бросил новое указание Потапыч, пропуская гнусный намек мимо ушей, – что, если его лодыри в два дня не найдут мне всю семью Ренки, сгною. Мамку ее и прочих сюда доставить, в столицу. Машинисту отправить врача и охрану. Мы с Евсеем его награждать будем, когда закончим ругаться.
Через четыре дня после указанного разговора жена Короля ступила на полированный мрамор перронов главного вокзала. Подходящее к случаю платье доставили нарочным за сутки до прибытия в столицу, а к нему и обувь, и шляпку, и теплое пальто. Лена сперва не желала принимать подарки, но отчаяние полицейских и проводников по этому поводу – «Потапыч нас убьет!» – оказалось столь искренним и глубоким, что спорить стало бессмысленно. К тому же явиться на прием к столичным чиновникам в растрепанном виде было решительно невозможно!