Паутина
Шрифт:
Когда я добрался домой, здание было погружено во тьму. Не горели и уличные фонари, не светилось ни огонька в окнах домов на другом берегу канала. Через восемнадцать месяцев после Инфовойны вирусы, которые поразили систему контроля электросети, все еще вызывали то приливы, то прекращение подачи энергии. Чтобы подняться по лестнице, я воспользовался карманным фонариком. В квартире я зажег свечи и открыл скользящую стеклянную дверь, чтобы выпустить накопившееся за день тепло. Огоньки маленьких свечек, трепеща, заплясали на слабом ветерке. Точки света отразились в круглых стеклянных
Джули прислала открытку с Писающим мальчиком, одетым в полицейскую форму. Мартини и две пинты легкого пива, а также немигающий взор Архимеда вызвали у меня желание ей позвонить.
– Ты за мной наблюдала?
– спросил я.
– Не валяй дурака.
– Твой несносный робот на меня игриво смотрит.
– У него есть собственный разум. Может, он счел тебя интересным.
Я вспомнил, что говорил Энтони Бут о прототипе АРЭСН. О своем первом детище. Не очень умное, но еще учится.
Джули рассказала мне о своей работе и о ресторане, в котором проводила вечер:
– Он называется «Де ультиеме халлусинати», - сообщила она.
– Это переводится примерно как «Полный отпад». И название не лжет, Диксон. Дивное заведение столетней давности в стиле арт-нуво, набитое золотыми статуями и витражами. Поистине потрясающе. Оно компенсировало занудство моих сотрапезников. Я пришлю тебе фото.
– Кто делал последнее, которое ты мне прислала? То, в кафе?
– Тим.
– Тим?
– Тим Лейленд. Мой сообщник по преступлению, по этой вылазке. Вы встречались. Ему сорок с чем-то лет, дурацкий конский хвостик, жуткие гавайские рубашки.
– Он составлял тебе компанию?
– Здесь нешуточная затея. Даже мне иногда нужна помощь, а Тим говорит по-французски лучше меня.
– Пауза. Мертвый воздух затрещал у меня в ухе.
– У тебя что-то случилось, - сказала Джули.
– И не пытайся отрицать.
– Кажется, я все глубже влезаю в это дело об убийстве.
– Той несчастной девушки?
– Ее самой.
Я выбрался на террасу, под мягкую и тонкую противомоскитную сетку. Архимед наблюдал за мной со своего поста через стеклянную дверь.
– Ты можешь об этом рассказать?
– спросила Джулии.
– Да нечего особенно рассказывать.
– Это касается компьютера? Давай, Диксон, рассказывай.
Она пыталась относиться к этому легко. Она знала официальную версию произошедшего в Спиталфилдсе. Но знала также, что я не могу собраться с духом и рассказать ей всю правду. То была одна из причин, по которой мы расстались. Это - и еще мое упрямство, поглощенность собой, приступы черной меланхолии, внезапные вспышки тоски и общая надломленность. Я ответил Джули, стараясь говорить небрежно:
– Если бы у твоего телефона имелась защита, как у полицейской сети, то почему бы и нет.
– Телефоны с шифрованием здесь не запрещены. Они законны везде, кроме Британии и Китая, да еще пары репрессивных режимов. Я могу сходить, в открытую купить такой прямо сейчас, и никто ни о чем не спросит. Подумай о качестве снимков, которые я тогда смогу
– Сколько ты выпила в ресторане?
– У меня опять язык развязался?
– Немного.
– Я выпила три бокала белого вина, а теперь потягиваю джин с тоником из мини-бара. Давай, Диксон, поделись со мной информацией. Поговорить всегда полезно.
– Так вот ты мне и расскажи, как ты там. Женщины слишком чувствительны к оттенкам голоса.
Даже по телефону. Даже в подпитии.
– Фу!
– фыркнула Джули.
– Иди к черту!
– Прости. У меня выдался скверный вечер.
– А ты не отыгрывайся на мне.
– Давай поговорим, Джули. О чем хочешь.
– Не будь ты так поглощен собой, понял бы, что меня задевает, когда я вижу, как ты страдаешь, а я не могу к тебе приблизиться.
– На самом деле ничего такого, о чем стоит рассказывать. Просто я сегодня весь день занимался этим делом.
– Я верю в тебя, Диксон. Ты это знаешь. Не верь я в тебя, прежде всего, я бы перестала тебе звонить. Ведь это же хорошо, правда, что ты делаешь какую-то настоящую полицейскую работу?
– Надеюсь, - ответил я.
Мы поболтали еще немного, но оба чувствовали, что зашли в тупик. Когда мы наконец простились, электричество все еще было отключено. Я сидел на балконе в теплой тьме, пил пиво и курил, зажигая новую сигарету от окурка предыдущей. С каждой затяжкой кончики сигарет потрескивали все ярче, и красные искры-двойняшки сияли в стеклянных глазах наблюдавшего за мной Архимеда.
– Все, что от тебя требуется, это сообщить мне, откуда у тебя взялись эти записи, - сказал я мальчику.
Половина десятого. Лондон, район Хайгейт, кабинет директора Беллингемского колледжа. Высокотехнологичная учебная база, субсидируемая полудюжиной транснациональных корпораций. Несколько сотен учеников, а подключенных к сети компьютеров и разнообразного электронного оборудования больше, чем на старой Фондовой бирже. Три огромных здания. Дикая смесь реакционной дисциплины и новых технологий. Форма, общие физические упражнения по утрам, скандирование признаний в преданности делу и десятиметровая спутниковая антенна, нацеленная в небо со дна спортивной площадки.
Апокалиптический солнечный свет падал сквозь широкий эркер кабинета, заливая слепящим сиянием незапятнанную стальную поверхность директорского стола. Мы впятером сидели в креслах из кожи и стали, расставленных перед столом полукругом: директор, доктор Кристофер Лейн; адвокат мальчика, старший партнер фирмы, высокий, с посеребренной головой, болезненно худощавый, в светлой полосатой рубашке; констебль Шина Гилберт; я, принявший аспирин от головной боли. И, конечно, сам мальчик - тринадцатилетний Бен Перри. Он сидел выпрямившись - сизая школьная форма, светлые волосы, зачесанные изящной волной назад, бледное угрюмое лицо. Он решительно отказывался отвечать на любые вопросы. Констебль Гилберт помахивала диском, держа его большим и указательным пальцами. Яркие солнечные блики от серебряного футляра метались по комнате.