Паутина
Шрифт:
— Лов чуть из седла не выпал от хохота.
— Вот это Жиж, вот это Ков! Силен, брат, ничего не скажешь! Ну, спасибо, распотешил ты меня и вестью доброй, и историей про хорошего друга. Теперь и ты мой друг. Скажи только: как зовут-величают?
— Я — Фома Беренников, веселый человек.
— Вижу, что веселый. Мы, лесичи, веселых любим. Как не повеселиться? А еще чего про Жижа знаешь?
— На днях к ним в Западный Дом стражи приезжал Гиль Ян. Кого-то они там ловили. И узнал Гиль, что Жиж — мужик на язык острый. Решил сам проверить, когда за стол уселись. Еды всякой навалом, столы ломятся. Ян и спрашивает: «А вот прошлогоднего снега у вас нету?» — «Почему же? — не растерялся Ков. — Когда в прошлом году к нам сам наместник приезжал, мы ему сорок бочек прошлогоднего снега навалили. А
Да как же так, недоумевал Нов. Жиж этот не больно умный, любому же видно. Тугодум. Почему же тогда дюжинник верит брехне мага?
— Вот ответил так ответил! — восхитился Мое. — Он всегда был такой — находчивый. За грибами, помню, пацанами пойдем, так он самый первый корзину с верхом наберет…
При чем тут грибы, не мог уразуметь Лес.
— А рыбу он все так же ловить любит? — спросил Лов.
— Да уж разбирается в ней, — продолжал врать Кам. — Заехал как-то на базар, а там купец орет-надрывается: «Свежая рыба! Самая рыба!» Жиж не поверил и говорит: «Дай-ка я сперва с ней поговорю». Наклонился к осетру и что-то пробормотал. Купец забеспокоился: «Чего это вы там шепчетесь?» — «Да вот спросил, что новенького слышно на глубинах Большой воды». — «И что же тебе осетр ответил?» — «Да говорит, что, мол, не знает, он уже две недели как оттуда».
— Хо-хо-хо. Молодец, Ков! Его на рыбе не проведешь, завсегда свежую от мороженой отличит, рыбак опытный… Хотел бы я, Фома, посидеть с тобой часок-другой, распить пару кувшинчиков, но сегодня никак нельзя, до полуночи служба. Вот как сделаемся: сейчас я стражника кликну. Савва Теев, давай сюда. Устрой на постой Фому Беренникова с его юным братом, да место выбери поприличней, без клопов. Завтра, Фома, на закате я за тобой заеду, вот и посидим, поболтаем. Ты мне еще чего-нибудь про друга Жижа расскажешь. Договорились?
— Конечно. Только у меня к тебе, Мое, просьба.
— Проси чего хочешь. Друг моего друга — мой ДРУГ.
— Не можешь ли ты устроить мне приглашение на княжий ужин? Хочется на Кед Роя посмотреть.
— Отчего же не могу? Мы, дюжинники, хотя и не в больших чинах, зато всюду вхожи. У нас свое братство. Можем такое провернуть, чего ни подсотенному, ни даже полковнику и не снилось.
— Про то я наслышан. Говорят: ворон ворону глаз не выклюет. Потому и обращаюсь к тебе.
— Все правильно ты слышал. Мы, дюжинники, друг за друга стеной…
Савва Теев проводил их до постоялого двора, устроил в лучшей, по его словам, комнате. Клопы в ней, правда, водились, так и что же с того? Не на улице же из-за них спать?
Рой и Лес спустились в трапезную. Маг снова представился Фомой Беренниковым и рассказал столько анекдотов про ютов, в которых те выглядели полнейшими идиотами и в любой схватке ли, ссоре непременно проигрывали лесичам, что слушатели устали хвататься за животы. Хватит, взмолились, нет больше мочи смеяться…
С утра Кам велел Нову изменить внешность. Не то привяжется какой-нибудь не в меру ретивый стражник, который видел портрет беглого ученика ютшколы, но пропустил мимо ушей, что того давно изловили. Лес, не мудрствуя лукаво, придал себе черты брата Ножа, каким тот был в четырнадцать лет. На этом спутники расстались. Рой ушел по своим делам, а юноша шатался по столице один, заглядывался на высокие листвяжные дома в два, а то и три этажа, изукрашенные презатейливой резьбой, толкался по базару с невиданными товарами, смотрел представление ярмарочных акробатов и фокусников, слушал хор берегинь. Водяные женщины сидели в деревянном ушате, как корюшки в бочке, трясли колоссальных размеров грудями и жалобно выли:
Вся наша жизнь — один звенящий невнятный шорох камыша. Им усыплен журавель спящий, как наша общая душа. В реке мелькают, торопливо чучунов жадных корабли. И в тинных зарослях залива уснула грусть, как гнет земли. Но всхлип,2
Текст Мирры Лохвицкой, искажен.
Какие журавли, какие кулики, не понимал Лес. Что такое общая душа у иножити? И почему мужики вокруг дуреют? Зачем берегинь держат в ушатах с водой, когда любому известно, что водяные женщины прекрасно могут обходиться и без нее? Часами бегают по лесу или сидят на бережке, прядут свои холсты…
Мужики между тем со всех сторон ринулись к ушату, суя на бегу хозяину хора монеты и хватая берегинь кто под мышки, а кто и за смоляные волосы, украшенные зелеными венками. Берегинь волокли куда-то за торговые лавки. В ушате осталась всего одна — старая, но сильно накрашенная клюквенным
соком и присыпанная мукой. Она воздела тоненькую
морщинистую шею и раскрыла рот, как волчица,
воющая на луну.
Когда заботами торговли ты волнуем, на твой неверный поцелуй я отвечаю страстным поцелуем, — меня напрасно не ревнуй. Моя любовь в мечте веселой, что грезит, но зато не спит, от бед и нужд тебя спасает, как тяжелый, любви ударами избитый щит. Не изменю тебе, как старая кольчуга на старой воинской груди; во дни торговых битв она вернее друга, но лживый — верности не жди. Не изменю тебе, покуда сам ты не изменишь. И, оклеветанная вновь, я уплыву, тогда ты вспомнишь и оценишь мою текучую любовь. [3]3
Текст Якова Полонского, искажен.
Певица пела так горестно, что Нову стало жалко ее до слез, но никто из взрослых мужиков водяную женщину почему-то не пожалел, не дал за нее ни монетки хозяину хора. Тогда Лес сам бросил монетку прямо в ушат, но берегиня поняла его неправильно.
— Ступай отсюда, мальчик, — сказала она. — У тебя еще женилка не выросла.
Юноша почувствовал, что краснеет, и поскорее покинул рынок. На постоялый двор он вернулся под вечер, а вскоре появился маг.
— Спускаемся в трапезную, — сказал он. Внизу за отдельным столиком уже сидел Мое Лов.
Многие посетители дружно приветствовали Роя. Видимо, им вчера понравились Камовы истории.
— Фома! — кричали из-за столиков. — Давай к нам!
— Беренников, ступай сюда, я угощаю!
— Да тебя тут все знают, — удивился Мое.
— Веселых все любят, сам же говорил.
— Что ж, давай тогда сначала повеселимся, а затем уж о деле поговорим.
— Нет, Мое, давай наоборот. Сначала с делами разберемся.
Они заговорили о своем, и никто к ним не лез, не мешал. Лесу понравилась деликатность земляков: видят, что люди заняты, не суются.