Паутина
Шрифт:
В глубине пещеры раздался шорох, появился капитан. Сейчас командиры уже не таились, не прятались в тени.
— Размышляет? — кивнул на Павла капитан.
Несмотря на то, что голос его звучал сейчас довольно доброжелательно, выражение глаз капитана оставалось неприязненным, по-прежнему прицеливающимся к Павлу. И все равно Кикнадзе совсем перестал бояться этих людей. Внезапная догадка, как молния, чиркнула в голове Павла, в мгновение ока разрушив все его предыдущие логические построения. Поведение капитана и лейтенанта уже никак не вписывалось в представления Павла о том, что должны делать советские командиры,
Нет, здесь надо подумать. Чего ради капитан и лейтенант оказались вдвоем в засаде? У них нет других — младших по званию?
— О чем думаешь? — спросил капитан. — В чем сомневаешься? Не веришь, что мы свои? — Он будто угадал мысли Павла.
— Не верю, — с радостью ухватился Кикнадзе за предложенную ему игру.
— Почему? — спросил лейтенант.
— Наши так не работают. Они бы давно уже доставили меня в часть. И они не бьют.
— Но ты же дезертир, — совсем отчужденно проговорил капитан. — Наш враг. Мы тебя ненавидим, ненависть требует выхода, и мы тебя бьем.
Павел мотнул головой, и впервые за все время, что он находился в пещере с этими людьми, на его лице мелькнуло нечто похожее на улыбку.
— Вы из других, — убежденно сказал он. — Капитан и лейтенант на одного дезертира — слишком много. И вы долго возитесь со мной.
Оба военных переглянулись.
— Садись ближе к огню, — пригласил капитан Павла, относя свечу к деревянному ящику, стоявшему метрах в двух от Кикнадзе. — Кто же мы по-твоему?
Павел опустился на чурбак возле ящика. Думал ли он, когда недавно готовил эту пещеру для себя, что окажется здесь, в роли побитой собаки, которую пока из милости оставляли живой. А сколько трудов и ухищрений стоило ему, чтобы незаметно уйти из части с канистрой для воды и другой разной мелочью!
Павел чувствовал, как оба настороженно следили за каждым его движением. Обыкновенные лица славянского типа, говорят на отличном русском языке.
— Вы такие же дезертиры, как и я? — бросил пробный шар Павел.
Усмешка чуть шевельнула твердые губы капитана, отразилась в его крупных зеленоватого цвета глазах отсветом внутреннего удовлетворения.
— Ты ошибаешься, сержант, мы агенты абвера, — сказал фразу будничным, даже скучным тоном, вроде бы сообщил о каком-то пустяке капитан.
Павел изумленно уставился на него и почти физически ощутил, как поднимается волна безудержной радости и как все острее становится желание высказать ее, В его положении встретить агентов абвера! Но неизвестные и рассчитывают на такую его реакцию, мелькнуло у Павла, и мгновенно погасило порыв немедленно раскрыться. «А не проверка ли? Теперь заходят с другой стороны. Думают, сволочи, я расколюсь от радости, а потом пришьют еще и измену. Но я тоже не дурак. Ничего у них не выйдет».
Капитан, видимо, зафиксировал момент резкого перелома во внутреннем состоянии Павла. Он снова усмехнулся
Лейтенант что-то сказал капитану по-немецки. Тот кивнул, соглашаясь, и похлопал Павла по плечу.
— Гут, гут, — проговорил он и еще раз похлопал Кикнадзе по плечу. — Ты нам нравишься. Генрих прав: ты молодец. Тебя не проведешь не только на мякине, но и на первосортном зерне. Ты нам еще не веришь?
Павел помедлил с ответом. Очень хотелось поверить им, отбросить прочь страх перед возможной роковой ошибкой. В конце-то концов не такая уж он важная птица, чтобы был на него далекий заход.
— Не веришь, — теперь уже подтверждающе сказал капитан. — Это очень хитрый и дальновидный человек, — добавил он по-немецки, обращаясь уже к своему. — Нам надо провести с ним вербовку по всем правилам. У таких высокие шансы на выживаемость. Пойди скажи Рудольфу, чтобы он пока здесь не показывался.
— Я боюсь оставлять тебя с ним одного. Он сильный и опасный, как ягуар.
— Гут, — воскликнул капитан. — Для этого парня ты уже придумал и агентурную кличку. Ягуар — это подходит ему. Пойди к Рудольфу, а мы с ним поговорим.
— Может, он понимает нас?
— Нет, не похоже.
«Капитан» пытливо посмотрел на Павла. Из всего разговора, что неизвестные вели между собой на немецком языке, он понял только слова «гут» и «ягуар». Он уже не сомневался, что перед ним гитлеровцы.
— Чтобы ты нам поверил, — заговорил «капитан», как только его напарник ушел в глубину пещеры, — я расскажу тебе кое-что из твоей личной биографии. Согласен?
Кикнадзе кивнул. «Капитан» заговорил, и с каждым его словом на душе Павла становилось все легче и легче…
— Теперь ты убедился, что мы твои настоящие друзья и единомышленники? Меня зовут Пауль, а тот, который со мной, Генрих. Прежде чем говорить о деле, ты перекуси.
Пауль поставил на спиртовку открытую банку мясных консервов, протянул Павлу полбуханки пшеничного хлеба…
Теперь для Кикнадзе было уже ясно, кто навел абверовцев на эту пещеру, на него самого, кто рассказал о нем. Это мог сделать только один человек.
Но какую устроили проверку, фашисты проклятые, сволочи! Как били! Боялись провокации… Вернувшийся Генрих протянул Павлу папиросу. Кикнадзе не курил, но почему-то не отказался. Он глубоко затянулся… Казалось, он вдохнул в себя не дым, а пары серной кислоты — до того у него запершило в горле, что он несколько секунд не мог выдохнуть эту едкую смесь дыма и воздуха. Генрих толкнул Павла в грудь кулаком, как бы побуждая легкие все-таки освободить дыхательные пути от воздушной затычки. Павел закашлялся, тяжело и надолго. В промежутках между приступами кашля он слышал, как один из агентов бормотал: «Гут, рус, гут, рус…»
Кашель освободил Павла не только от саднящей боли в груди и от воздушной пробки в горле, но и от остатков физической слабости, которую он ощущал с первой же минуты, как только пришел в сознание после схватки с абверовцами.
— Ты настоящий ягуар, — заметил Пауль.
Голос и глаза его были спокойны, по-деловому строги.
— О-о-о-о! — восторженно поддержал его Генрих. — Еще секунда — и он перегрыз бы мне горло. Если бы не ты, Пауль, я так и не увидел бы победы великой Германии.