Павел I
Шрифт:
Дела его не улучшались от того, что он постоянно размышлял и говорил о преимуществах богатых людей перед бедными. Зорич умер и ничего ему не оставил. Штааль, стыдясь, ловил себя на том, что вспоминал о своём воспитателе не иначе как со злобой.
Он встал, сердито протянул руку поверх головы скромного посетителя, который робко, искоса на него смотрел с дивана, и снял с гвоздя шинель. Освободившийся биллиард уже снова был занят; лакей с обречённым видом нёс назад только что убранные шары. Штааль повернулся, надевая шинель, и опять ему у третьего биллиарда попался на глаза тот же жёлто-седой затылок.
«Что денег я тогда извёл в
Он вздохнул и направился к двери. Проход мимо третьего биллиарда был занят игравшим с борта чиновником. Штааль остановился, пренебрежительно глядя на новую знаменитость. Удар вышел очень искусный.
– Ну и молодец! – воскликнул восторженно один из зрителей, – такого шара сам Яков не сделает.
– Bien joue, [176] – пробормотал кто-то у стены.
Штааль оглянулся – и вздрогнул.
«Да нет, быть не может!.. Ужели Пьер Ламор?..»
Старик показывал лакею на стакан, стоявший перед ним на столике.
– Полтинничек с вас, барин. Полтинник, – особенно внятно и вразумительно говорил лакей.
– Vous ferez porter a sur ma note. Je suis au numero douze. [177]
176
Отлично сыграно (фр.).
177
Запишите это на мой счёт. Я из двенадцатого номера (фр.).
Лакей улыбался глупой улыбкой непонимающего человека.
«Разумеется, Ламор… Господи!..»
Штааль быстро подошёл к старику.
– Вы меня не узнаёте? – по-французски спросил он дрогнувшим голосом.
Старик смотрел на него удивлённо. Вдруг улыбка пробежала в его глазах.
– Quel heureux hasard! [178] – сказал он, протягивая приветливо руку.
– Вы? В Петербурге? Какими судьбами?
– Да, я здесь живу, у Демута.
178
Какой счастливый случай! (фр.).
– В Петербурге?
Ламор рассмеялся:
– Как видите… В самом деле, какая странная встреча! Так вы военный? Как же вы поживаете?
– Да ничего…
Они смотрели друг на друга, не зная, что сказать.
– Вы мало изменились…
– Будто? А вас я едва узнал… Ведь лет шесть прошло? Вы тогда были совсем мальчиком. Очень это много в вашем возрасте, шесть лет… Вот не думал встретить здесь старого приятеля. Я зашёл из столовой сюда в биллиардную, не хотелось подниматься в свою комнату. Да вы что ж, спешите? Посидите со мною…
– С удовольствием.
– Ну и прекрасно, я рад!.. Хотите, сядем в том углу, там никого нет… И вина велите подать.
– Принеси бутылку бордо, Кирилл, вон туда, – приказал Штааль лакею, стоявшему около них с недоверчивым видом.
– В три рубли или четыре прикажете?
–
Они сели за стол в тёмном углу комнаты.
– Я когда-то любил биллиард, – сказал Ламор.
«Предложить ему сыграть партию? Нет, неловко такому старику», – подумал Штааль.
– А мосье Борегар?.. Ведь его казнили? – вдруг вскрикнул он.
Проходивший мимо гость на них оглянулся. Ламор пожал плечами.
– Comme tout le monde, mon jeune ami, comme tout le monde, [179] – сказал он.
X
За кулисами Каменного театра было полутемно, холодно и неуютно. Кое-где уже горели лампы. В огромных пустых пространствах позади сцены бродило несколько посетителей репетиций. Штааль, впервые попавший за кулисы, осторожно ступал по доскам пола, боясь провалиться в люк или ущемить ногу в пересекавших пол узких щелях. Он растерянно смотрел на канаты, уходившие куда-то вверх, на огромные зубчатые колёса, на торчавшие повсюду деревянные рамы. Всё здесь было непонятно и таинственно, но нисколько не поэтично: Штааль иначе себе представлял кулисы. Пахло пылью и крысами.
179
Как и всех, мой юный друг, как и всех (фр.).
За стеной кто-то пел одну и ту же музыкальную фразу.
Штааль прислушался: «Ни принцесса, ни дюшесса, ни княгиня, ни графиня», – пел хриплый баритон и вдруг – без всякой злобы в выражении – разразился отчаянной бранью. Из боковых помещений постоянно пробегали по направлению к сцене необычайно торопившиеся, часто полуодетые, люди с крайне озабоченными лицами. Другие неслись вверх и вниз по узким боковым лестницам. Штааль понимал, что где-то по сторонам идёт напряжённая подготовительная работа. Вдруг около того места, где он стоял, огромная рама со скрипом пришла в движение и поплыла по щели прямо на него. Штааль растерянно отступил. Декорация прижала его к лесенке. Он поднялся по ступенькам и попал на сцену. Там зажигали фонари. Кто-то вколачивал молотком гвозди. Тёмный пустой зрительный зал теперь казался маленьким по сравнению с огромными пространствами позади сцены. Это особенно удивило Штааля. Прежде ему представлялось, что зрительный зал и составляет почти весь театр.
«Да что же никого из них нет?» – с досадой подумал Штааль. Компания, к которой он принадлежал в последнее время, должна была собраться за кулисами в четыре часа. Ему там и назначили свидание, указав, как пройти. Но ещё никого не было. Он всё боялся, что его спросят, зачем он здесь. «Или они где-нибудь собрались в другом месте?» Морщась от резких ударов молотка, Штааль направился назад.
– Ваше благородие, к нам пожаловали? – окликнул его кто-то. Штааль быстро оглянулся и не без труда, больше по голосу, узнал знакомого старичка-актёра.
– А, здравствуйте, – радостно сказал Штааль. – Вы что ж это так нарядились?
– Наша роль: Бахус, древний бог Бахус, – сказал робко актёр.
– У вас что нынче играется?
– «Радость душеньки», лирическая комедия, последуемая балетом, в одном действии, сочинение господина Богдановича, – скороговоркой ответил актёр. – Изволите по поддуге видеть, – добавил он, показывая рукой на странное раскрашенное полотно, висевшее на раме. – Волшебные чертоги Амуровы-с.