Павел Мочалов
Шрифт:
Лисицына — сестра ее, недавно поступила на роли старух; есть талант, играет в операх и комедиях, только стихов читать не умеет: рубит их с плеча, не соблюдая ни цезуры, ни ударений. Охотница повеселиться».
Все выразительно для той театральной эпохи, летописцем которой был Жихарев. Мы знакомимся с амплуа, по которым распределялись актеры: тут и «благородные отцы», и первые любовники, и «вертопрахи», и «слуги», и «гримы» (мы бы сказали — актеры на характерные роли), и комики, и «благородные матери», и молодые любовницы. Самый стиль аттестаций, которыми сопровождает свои примечания Жихарев, рисует в известной мере и нравы публики.
Жихарев — молодой барин, сын помещика; он любит
Мочалов — актер, которого отметил Жихарев, как «малого видного, везде играющего и нигде не портящего», — принадлежал к сословию крепостных людей.
Об С. Ф. Мочалове известно очень мало. Нет и достоверной даты его рождения. Только по надписи на его памятнике на Ваганьковском кладбище, указывающей, что он умер в 1823 году — сорока восьми лет от роду, заключаем, что родился он в 1775 году. Как шла его жизнь до поступления в театр — об этом нет никаких свидетельств.
Впрочем, по документам дирекции императорских театров значится, что был он дворовым человеком тайного советника, действительного камергера и командора Николая Никитича Демидова. Записан по пятой ревизии Московской губернии, Богородского уезда, при селе Сергиевском. Отпущен вечно на волю;
Бывший крепостной Степан Мочалов, выходя на волю, приписался вместе с родным братом к купеческому сословию. После ликвидации антрепризы Медокса с 1806 года, то есть с момента фактического образования императорского театра в Москве, он вступил на службу дирекции.
Павел Мочалов, его знаменитый сын, в последние свои годы начал составлять биографии старшего поколения актеров. Приведем справку, касающуюся его отца. Это очень любопытный документ, раскрывающий неожиданную черту в творческих интересах и стремлениях Павла Мочалова. Документ этот нашелся среди немногих уцелевших бумаг Мочалова и хранится в рукописных собраниях Государственного Театрального музея имени А. Бахрушина в Москве.
Вот что пишет сын об отце:
«Степан Федорович Мочалов. Вступил на театр московский в 1803 году. Господин Мочалов был принят благосклонно публикой первый раз, когда играл небольшую, но прекрасную роль в комедии «Кленсберги» сочинение Коцебу. То было в бенефис Украсова, который прекрасен был в оной же комедии, играя роль франта-повесы того времени. Г. Мочалов твердо стал на сцене первого актера при московском театре в 1809 году. Лучшие роли в его репертуаре были — Отелло, Гамлет, Фердинанд, Юлий в драме «Железная маска», Роберт-атаман в трагедии сего же названия, перевод с французского. С большим успехом игранная им роль Танкреда заставила бывшую в Москве известную актрису Жорж сожалеть о том, что он не мог играть эту роль с нею на французском языке… Разнообразие таланта г. Мочалова было велико, равно как и в первых ролях трагедии, он был прекрасен во многих комедиях. Особенно замечательна была роль Ильи простака — честного дикого степного барина в комедии «Тон модного света». Надо помянуть о прекрасной наружности и чрезвычайной непринужденности, свободе на сцене. Особенно был хорош во французском кафтане».
Современники отмечают, что Мочалов-отец обладал отличными внешними данными и ярким выражением чувств. Вспоминают о его красивом,
Дом купца Варгина, в котором открылся в 1624 году Малый театр. Со старинной литографии начала XIX столетии
С. Ф, Мочалов, отец знаменитого трагика. С портрета работы художника О. Кипренского
Н. А. Полевой, известный публицист, журналист и драматург, вспомнил, что «Мочалов иногда закрикивался и стучал в гневе каблуками». Судя по жихаревской характеристике, Мочалов-отец играл и в трагедии и в опере, нигде ничего не портил, но, видимо, ничем особенным и не отличался, и первые годы службы протекали у Степана Федоровича однообразно и вяло. Впрочем, один из его критиков был совершенно прав, говоря, что и хороший актер иногда остается долго наряду со всеми, потому, что нет пьесы, роли, в которой бы его дарование могло проявиться.
Огромное влияние на Мочалова-отца оказал знаменитый трагик Алексей Семенович Яковлев.
Трагик Яковлев — фигура примечательная среди представителей старшего поколения актеров в переломную эпоху конца XVIII — начала XIX столетия.
С некоторыми наиболее выразительными особенностями дарования Яковлева важно познакомиться. Творческий гений великого трагика Павла Мочалова раскроется именно в том, что ему суждено стать художником новой эпохи, сломать предрассудки старого века, ярчайшим представителем которого был Яковлев, и заложить взамен умиравших традиций придворного русского классицизма новое содержание и новую форму искусства. Если приемы мастерства его отца вырастали на той же почве, на которой расцветал Яковлев, то сыну придется отмести их в сторону. Отрицательное в мочаловском гении явится выражением некоторых, как бы «наследственных черт», вошедших в ряд тех неотразимых впечатлений, которыми будет жить его пылкая натура, еще в очень раннем детстве соприкоснувшаяся с миром театральных чувств. Вот как сам П. Мочалов говорит о Яковлеве в своих набросках-биографиях.
«Алексей Семенович Яковлев. Поступил на С.-Петербургский театр из сословия купцов. Лучшими его ролями были: Яреб в трагедии «Дидона», Отелло, переведенный с французского, Гамлет, сочинение (перевод) Висковатого, Фингал, Донской. Одаренный от природы средствами для сцены сильными, он имел лицо и голос, неспособные для ролей пламенных любовников, посему в роли Отелло Яковлев был прекрасен только в местах исступленных. В приезде его в Москву замечателен был спектакль в 1810 году «Магомет», сочинение Вольтера. Яковлев был прекрасен в роли Магомета».
Эта оценка не противоречит другим авторитетном суждениям о Яковлеве. Знал ему цену и сам Пушкин, оставивший в «Замечаниях о русском театре» великолепнейший по тонкости и чуткости анализ мастерства драматической труппы Петербургского императорского театра эпохи 1817–1819 годов. Пушкин, говоря о трагике Брянском, заступившем место умершего в 1817 году Яковлева, замечает, что он не заменил его. «Брянский, может быть, благопристойнее, вообще имеет более благородства на сцене, более уважения к публике, тверже знает свои роли, не останавливает представлений внезапными своими болезнями, но зато какая холодность, какой однообразный тяжелый напев!