Павильон Зеленого Солнца
Шрифт:
Чайный павильон, бесспорно, был самым большим и самым нарядным строением в деревне. Сквозь неплотно сомкнутые перегородки пробивались узкие полоски света. Хозяйка поднесла гостям влажные полотенца — протереть лицо и руки. Элен подумала, что этот обычай стоит запомнить. Если еще раз вздумает посетить чайный павильон — не станет пудриться.
Патриция как-то хвасталась, что в столичных чайных домах присутствуют и столы и стулья. В рыбачью деревушку веяния европейской цивилизации явно не проникли. Стульев не было — только циновки и низенькие столики.
Но по тому, как горделиво оглядывался дедушка,
Несмотря на неторопливость хозяйки, чай был готов в считанные минуты. Зеленый чай — Элен его терпеть не могла, как и Патриция, но нисколько не сомневалась, что дорогая подруга долго будет заходиться от восторга, лишь бы доставить удовольствие хозяевам.
Дедушка смаковал чай. Вторгнуться в это священнодействие и завести разговор было немыслимо. Пришлось довольствоваться беседой с Синь-эй, еще не научившейся впитывать гармонию тишины и также страдавшей от вынужденного молчания.
Увы, убийство в деревушке Цуань ее уже совсем не интересовало. Это была новость вчерашнего дня, и Синь-эй успела к ней остыть. Сегодня ее гораздо больше занимала драка соседских мальчишек и заноза, сидевшая в лапе черноухого пса. Только оповестив о том, что Ли-Вэнь полчаса не мог унять кровь из носа, а Ван-ли ходит с подбитым глазом и даже маленький Линь гордо показывает всем царапину на лбу, а занозу вытащил дедушка Пэн, и она оказалась «с мой мизинец», Синь-эй согласилась вспомнить о вчерашних событиях.
Да, дедушка был в деревне как раз в ночь убийства. У него там брат, и дедушка обычно посещает его раза два в месяц. Брат старший, ему уже исполнился сто один год. В прошлом году его даже приезжали поздравлять из столицы.
Тут Элен подняла глаза и перехватила взгляд дедушки, устремленный на нее поверх кружки с чаем. Тотчас морщинистые веки опустились, но Элен прониклась убеждением, что тема беседы старику не понравилась. Недаром он, даже не допив чая, повел разговор о молодости, семье, детях, внуках… Патриция, безропотно готовая приносить в дань вежливости собственное время и силы, слушала не перебивая. Синь-эй заскучала — все эти истории знала наизусть — и убежала играть с детворой. Патриция слушала очень внимательно, и Элен заподозрила, что дело не только в вежливости — похоже, подруга заинтересовалась поэтическими состязаниями, проходившими в рыбачьей деревушке, — на своем веку дедушка повидал их более девяноста, а участвовал в семидесяти. Он и сердце своей будущей жены завоевал, посвятив ей стихи…
— Как поэт Сю-Тей, — ввернула Патриция.
О, это было весьма лестное сравнение, дедушка счел своим долгом запротестовать. Нет, конечно,
— Это от его глубоких чувств жена ушла в монастырь? — не выдержала Элен.
Патриция сделала страшные глаза и не стала переводить. Дедушка, однако, не обошел этого вопроса. Патриция объяснила:
— Он болел. Жена дала обет — стать монахиней, если муж поправится.
Элен почувствовала, что наступает черед поучительных примеров из прошлого. Но она решительно не желала знать, сколько тайанских дам расстались со своими горячо любимыми мужьями ради их спасения. Воспользовавшись секундной паузой, сказала:
— Простите, что возвращаю ваши мысли ко дню сегодняшнему. Неподалеку произошло преступление. Трудно думать о чем-либо другом, пока убийца на свободе.
Голос дедушки звучал все так же тихо и ровно, но взгляд стал цепким и неприязненным.
— Раньше юные дамы интересовались поэзией и природой. Неужели теперь вкусы изменились?
Элен сразу вспомнилось, как Эндо бросил: «Европейских читателей порадуют наши несчастья».
— Постарайся перевести дословно, — обратилась она к Патриции. Заговорила, глядя старику прямо в глаза: — Да, я журналистка, но не собираюсь никого развлекать этой историей. Рассказывать о несчастьях просто так — значит превращать читателей в толпу зевак, которые ничем помочь не могут, только стоят и глазеют.
Элен говорила запальчиво, и Патриция толкнула ее локтем: «Сбавь тон». Элен и не подумала — слишком накипело.
— Не сказать, как помочь беде (если помочь нельзя, то как предотвратить новую), — значит вселить в сердца панику, испуг, убеждение, что справедливости нет. Не говоря уже о привычке равнодушно взирать на чужие беды.
Элен передвинула по столу чашку так, что расплескала чай. Патриция замерла. Бесшумно подошла хозяйка павильона, быстро и ловко вытерла стол. Дедушка сохранил полнейшую невозмутимость, но Элен померещилась в его глазах улыбка. Патриция перевела его вопрос:
— Многие ли понимают это, когда берутся за перо?
— Я понимаю.
Теперь улыбка зажглась и на губах старика. Он знаком попросил принести вторую чашку чая. Глоток за глотком, слово за словом — разговор начался. Дедушка рассказал, как приехал в Цуань, встретился с братом. Патриция добросовестно переводила:
— Они сидели на веранде. Ели рисовые колобки. Уже стемнело, в домах зажгли свет. Лишь чайный павильон оставался темным.
— Это их не заинтересовало?
— Нет. Тя-ю предупредила, что заночует в городе.
Элен многозначительно посмотрела на Патрицию: «Что я говорила?»
— Поэтому они удивились, услышав стук каблучков и увидев хозяйку павильона.
— Спроси, ему неизвестно, зачем тя-ю ездила в город?
Патриция спросила, выслушала ответ и расширенными глазами посмотрела на Элен.
— Ну?! — нетерпеливо воскликнула та.
— Накануне обокрали ее дядю, коллекционера.
Элен привстала.
— Что?
— Дядя живет в столице. Много раз приглашал племянницу переехать к нему, но она отказывалась. Не хотела покидать деревню, дом… Случившееся будет для старика страшным ударом. Он очень любил племянницу.