Павильон Зеленого Солнца
Шрифт:
Спокойно заметила:
— Инспектор, вы же сами понимаете: чайник — идеальная приманка. Убийце известно — чайник купили две иностранки, купили случайно и, разумеется, ни о каком убийстве слышать не слышали. Убийца придет к нам — и вы его арестуете.
— Боюсь, беспокойство за ваши жизни не позволит… — Ямура ухмыльнулся.
— Позволило бы начальство, — парировала Элен. — Конечно, вы можете забрать чайник, но что это изменит? Преступник обязательно нас разыщет.
Против этого у Ямуры не нашлось возражений. Он окинул взглядом комнату, минуту поразмыслил и сказал:
— Вам придется перебраться в город. Здесь трудно обеспечить надежную
— Надеюсь, мы будем жить в отеле за казенный счет? — осведомилась Элен.
— Как ты думаешь, взять с собой вечернее платье? — Патриция глубокомысленно озирала содержимое шкафа.
— Бери, конечно, — ответствовала Элен. — Удирать от полиции лучше всего с пятью чемоданами.
Патриция со вздохом захлопнула дверцу шкафа. Взглянула на часы и заторопилась:
— Элен, скорее! Эндо ждет.
Элен довела до ее сведения, что «мужчина должен уметь ждать», и продолжала вертеться перед зеркалом.
— Ты как будто нарочно тянешь время, — разбушевалась Патриция. — Еще с вечера…
…Накануне вечером было решено, что инспектор заберет обеих в столицу. Они наскоро уложили вещи, точнее, уложила Патриция. Элен, обычно умевшая собраться за считанные минуты и совершенно самостоятельно, на этот раз решительно не могла обойтись без посторонней помощи. Растерянно перекладывала одежду с места на место и провозилась бы до утра, не поспеши на выручку инспектор. Ямура упаковывал ее сумку, Элен восхищалась, как это ловко у него получается. Патриция шипела сквозь зубы. Дело было за полночь, до столицы предстояло добраться под утро. А утром в океанарии должен был ждать Эндо. «Прошлую ночь глаз не сомкнули и в эту не выспимся», — злилась Патриция.
Когда все втроем уже шагали по тропе, приближаясь к рыбачьей деревушке, Элен неожиданно ойкнула и присела на камень.
— Что случилось? — в тревоге спросил инспектор.
Патриция не торопилась волноваться, заподозрив подвох. Она утвердилась в своих подозрениях, услышав, как кокетливо Элен жалуется на ушибленную ногу. Инспектор поспешил воспользоваться нежданной милостью судьбы. Подхватил Элен на руки.
Патриции пришлось волочить обе сумки. Она оглядывалась и видела Элен, безмятежно плывущую в объятиях инспектора. Оба явно никуда не спешили. «Чтоб он споткнулся!» — в сердцах желала Патриция. Она не сомневалась: у Элен сразу прибавится здоровья — идти вперед самостоятельно. Напрасные надежды — Ямура шагал осторожно и бережно нес драгоценную ношу. Элен светила фонариком ему под ноги — чтобы обнимать инспектора за шею, вполне хватало одной руки. Когда приблизились к деревне, Элен заявила, что нога болит уже меньше, соскользнула на землю и поковыляла вперед, для виду придерживаясь за локоть инспектора.
— Не понимаю, чем ты недовольна, — говорила сейчас Элен, пытаясь собрать волосы в узел. (Любимую заколку она позабыла в домике на сваях, о чем вчера сокрушалась полдороги.) — Вечером у меня просто подвернулась нога. Могла бы и посочувствовать.
Патриция задохнулась от негодования. Полагала — это ей надо сочувствовать. Элен от случившегося получила массу удовольствия. И не только Элен. Инспектор, наверное, до сих пор сожалеет, что ей не вздумалось подвернуть ногу еще на берегу. Всего-то полмили нес Элен на руках — сколь кратки минуты блаженства!
— Мужчины созданы, чтобы носить нас на руках. Не так ли? — продолжала рассуждать Элен.
— Кажется, ты согласна, чтобы на руках тебя всю
Элен страшно разгневалась. Увлечься подобным грубияном? Который ей до сих пор цветка не подарил, не рассказал, как она неотразима, не заверил, что ему без нее белый свет не мил?
— Он думает только о расследовании, и я для него — свидетель.
И вообще, она никогда не совершит подобной глупости. Сменить сотню поклонников, готовых осыпать ее цветами и подарками, на мужа, готового осыпать ее указаниями, что приготовить на обед, когда постирать рубашки и отутюжить брюки! Вдобавок муж потребует, чтобы она принимала ванну после него. Восточный мужчина — деспот. Она никогда не забудет кадра из тайанского кинофильма: прощаются двое влюбленных, начинается ливень, девушка убегает, оставив зонтик юноше.
Элен распалялась все больше. Патриция слушала, кивала головой и поглядывала на букет дурманно благоухавших белых лилий и лежавшую рядом коробку. Их доставили рано утром, и, разумеется, было совершенно невозможно догадаться — от кого. Из коробки Элен секунду назад извлекла заколку для волос, похожую на дивную тропическую бабочку. Бесспорно, это была ручная работа. Мерцал пунцовый шелк крыльев, подрагивали серебряные усики с нанизанными на них жемчужинами. Патриция знала, что оранжерейные цветы стоят не дешевле жемчуга. Человеку, зарабатывающему, по тайанским меркам, совсем неплохо, скажем офицеру полиции, пришлось бы истратить на такой подарок месячный оклад.
Элен повернулась. От удивления Патриция опустилась на низенький пуф. Вероятно, виной всему был каприз освещения — не могла же подобное чудо совершить заколка для волос! В одно мгновение Элен превратилась в принцессу древнего тайанского княжества. Глаза почему-то казались темными, по лбу скользили прозрачные тени от плавно покачивающихся жемчужин. Тонкий овал лица, белая кожа, пунцовая бабочка у виска — на Патрицию смотрела девушка, словно сошедшая со старинной гравюры.
Элен, довольная произведенным впечатлением, скромно доложила, что за последние дни ужасно подурнела, и осведомилась, не слишком ли ее портит «этот бантик».
— Пожалуй, тебе был бы к лицу традиционный тайанский наряд, — задумчиво сказала Патриция. — Свадебные одежды необыкновенно красивы. Нижнее платье — алое, верхнее — снежно-белое, расшитое алыми цветами. И обязательно — венок из алых цветов.
Элен ответила, что это ей совершенно безразлично. Еще раз оглядела себя в зеркало и сообщила, что готова.
…Поездка в тайанском метро требовала некоторого присутствия духа. Даже Патриция, готовая восторгаться в этой стране буквально всем, не отваживалась произнести ни слова похвалы тайанскому транспорту. Но сейчас, очутившись под землей, почувствовала вдруг, что уже не так мучительно переживает тесноту.
Ей доставляло удовольствие вглядываться в улыбчивые лица сновавших вокруг людей. Со дня приезда в страну Патриция не уставала решать — чем же ей так нравятся тайанцы? Особенной приветливостью? Сдержанными и в то же время исполненными достоинства манерами? Они и в вагоны электрички вдавливались без злобы, скорее с добродушными насмешками над минутными неудобствами. К ним как-то не подходило слово «толпа». Толпа — бездушная масса. Здесь же, в сиянии глаз, в плеске смеха, жила душа.
В это мгновение под ребра Патриции с двух сторон вонзились острые локти, а в уши полились слова извинений. На время она вынуждена была прервать размышления, чтобы слабым голосом прошептать: