Павлик Морозов [1976]
Шрифт:
Прибирая избу, Татьяна бросила взгляд на Павла и задержалась посреди комнаты. Четким силуэтом вырисовывался он в открытой двери — рослый, худощавый, с руками, вылезающими из рубашки, которую она шила в прошлом году. «Совсем большой стал», — подумала она с нежностью и проговорила вздохнув:
— Пашутка, вы допоздна не ходите только.
Павел быстро повернулся к ней, ухмыльнулся, сказал шутливо:
— Мы в Тонкую гривку махнем и у тетки переночуем.
—
— Да я шучу, мам… Мы часа через три вернемся, как раз к утреннику в школу поспеем.
— Ну то-то… — Татьяна увидела, как в соседнем дворе мелькнула фигура Данилы, и прибавила, понижая голос: — Эти… соседи наши не грозятся тебе?
— Не… — неопределенно ответил он, помолчав.
— А вчера Данила ничего не говорил, когда комиссия у них в сарае кулукановский хлеб раскопала? — допытывалась она. — Ты же их на чистую воду вывел.
— Молчит… не смотрит даже…
— Сколько хлеба загубить хотели! Окаянные!
Прибежал, тяжело дыша, Федя.
— Паш! Братко!.. Яшка спит — не добудиться!
Павел расхохотался.
— Так я и знал. Вот соня!
— Я его и щипал, и кулаком под бок, а он только мычит.
— Пошли сами?
— Пошли! — обрадовался Федя. — Дай я только мешок возьму.
Спустились с крыльца. Посреди двора Павел остановился, огляделся вокруг.
— Хорошее утро! Тепло!
— Ага… А я зиму люблю. Хорошо на санках! А трактор по снегу ходит?
— Ну ясно, ходит… Постой, а ты чего это босиком?
— А что?
— Ногу наколешь. Надень-ка сапоги.
— Жарко, — взмолился Федя.
— Надень, надень…
Вышли на улицу. Вдалеке сквозил осенний лес.
…Запыхавшийся Данила прибежал к Кулуканову.
— Ушел на болото… за клюквой…
Кулуканов молча надел картуз.
— Пошли к Сереге…
Дед сидел на крылечке, вертел папиросу. Увидев торопливо подходящего Кулуканова, поднялся, положил нескрученную папиросу в карман.
— Ушел на болото… — очень тихо сказал Кулуканов. — В самый раз!
Дед, не отвечая, заходил по двору, забормотал что-то. Наконец остановился, словно устал.
— Данила, — сказал он тихо, — дай его…
— Кого? — так же тихо спросил Данила.
— Нож… — выдохнул дед.
Данила долго не мог вытащить нож из-за божницы, у него дрожали руки. Наконец выдернул и бегом бросился во двор.
Дед яростно замахал руками, зашипел:
— Да не этот! Тот, горбатый, неси!
Данила исчез и сейчас же вернулся, пряча нож в рукаве.
— Вот он…
—
— Он… не один пошел…
— С кем?
— С Федькой…
— Выдаст… — шепнул Кулуканов.
Дед вздрогнул.
— Обоих!.. Ну, ступай же! Чего стал, собачий сын? Стой! Я с тобой пойду…
Кулуканов смотрел им вслед и крестился.
…Усталые мальчики возвращались в деревню. Федя всю дорогу оживленно болтал.
Павел шел задумавшись, на вопросы отвечал рассеянно.
— Паш, а кто быстрее: волк или заяц?
— Волк, наверно.
— Паш, а у меня галстук будет, когда я торжественное обещание дам?
— А как же!
В березовых зарослях, где разветвляется тропинка, мальчики вдруг увидели деда Серегу и Данилу. Павел задержал шаг.
— Паш… Данила драться не полезет? — тревожно спросил Федя.
— Побоится при деде. — Павел всматривался вперед. — А ты иди сзади, отстань шагов на десять.
Он медленно приближался к старику.
— Набрали ягод, внучек? — Голос у деда вкрадчивый, ласковый.
— Ага.
— Ну-ка, покажь… Хватит на деда дуться-то…
Павел обрадованно и смущенно заулыбался, снял с плеча мешок.
— Да я не дуюсь, дедуня… Смотри, какая клюква. Крупная!
Он открыл мешок, поднял на деда глаза и отшатнулся: серое лицо старика было искажено ненавистью.
— Дедуня, пусти руку… Больно!
Тут мальчик увидел в другой руке деда нож, рванулся, закричал:
— Федя, братко, беги!.. Беги, братко!..
Данила тремя прыжками догнал Федю…
…На третий день искать братьев в лес пошла вся деревня. Двигались цепью, тревожно перекликались.
В желтом осеннем лесу было тихо и пусто.
Мотя бежала мимо осыпающихся осин и берез, мимо колючих елей, ноги ее утопали в шуршащих листьях. Рядом скакал мохнатый Кусака.
— Ищи, Кусака, ищи… — шептала она, задыхаясь. Пес прыгал, вилял хвостом, смотрел на девочку добрыми, понимающими глазами.
Она на секунду остановилась, озираясь, облизывая сухие губы, и снова побежала… Сколько она уже бежит? Час? Два?
Нет, с ними ничего не случилось! Они у тетки в Тонкой гривке.
Но почему же мать говорит, что их там нет?
— Ищи, Кусака… ищи!
Но Кусака исчез.
Вдруг до нее донесся гулкий собачий вой, от которого замерло сердце и сразу стало холодно.
Задыхаясь, она побежала на этот страшный вой, раздвинула кусты. Вот…
Мешок, рассыпанные ягоды… и кровь на желтых листьях.