Печальные истории ушедшей эпохи. Не то выбрал. Не тем родился. Не туда пошел
Шрифт:
Из комнаты вышел Витя Каракум и сделал то же, что и Нунс. Он оказался левшой, но его удар был не слабее.
У Германа в глазах засверкал звездопад.
Он выгнулся, как щука на берегу, сначала в одну, потому в другую сторону.
– Говори, где деньги, – злобно проговорил Витя Каракум.
Клара, неподвижно стоявшая у стены, всплеснула руками.
– Вот гад! А казался таким приличным, – сказала она. – Нужно позвать Сиву. Он вытряхнет из него, где деньги.
Витя Каракум выглянул в окно и позвал Сиву: «Эй,
Герман плакал на полу от боли и неслыханного ужаса.
Он несколько раз обращался к Глену – умоляющим взглядом, но Глен был далек от его надежд.
Один раз Герман протянул к нему руки, как ребенок к матери. Это рассмешило всех, а Нунс даже прикрыл ладонью глаза – так ему было весело.
В появившемся Сиве Герман узнал философски настроенного огромного человека из прихожей. Он и теперь был в белой рубашке и с подтяжками.
Сива схватил Германа за горло и поставил на ноги. Герман стал задыхаться.
– Покажи ему, Сивушка, какая он дрянь, – проговорила Клара.
У Германа непослушно задергались ноги, как у веревочной куклы.
– Я не одобряю этих чудачеств, Сива, – насмешливо произнес Глен. – Оставь душить мальчонку.
Герман упал на колени и зарыдал. Он чувствовал, как в нем трясется каждый сантиметр тела. Он еще не видел столько собственных слез.
– Что же ты наделал, Гера! – сказал Глен. – Ах, что же ты наделал! Все разрушил, все разбил.
– Я не брал денег, – истерично прошептал Герман.
– Никто не говорит, что ты их брал. Ты их проворонил. Нужно было быть внимательным, а ты про это забыл. Теперь достань три тысячи в три дня. Отдай то, что не твое. Умри, а отдай.
– Ты не возьмешь с него штрафа? – спросил Нунс. – Триста рублей!
– Надо бы, но не возьму, – сказал Глен. – Вот и все. Вопрос перестал быть вопросом. Гера принесет деньги, а если не принесет, навсегда останется молодым. Подробности меня не интересуют.
Вдруг все ушли, осталась только Клара. Герман еще долго стоял на коленях и плакал.
Клара бросила ему мокрое полотенце.
– Не ной и не терзайся, – сказала она. – Дальше будет еще хуже. Они не позволят тебе жить. Это конец. Я знаю. Я дам тебе элениуму. Сварю тебе суп с курятиной. А ты послушай: три тысячи тебе не достать, поскольку ты не Дед Мороз. Три тысячи – это крест на твоей могиле. Убивают и за меньшее!
– Я не брал денег, это Витя Каракум взял. Он входил в купе!
– Если скажешь это еще раз, не доживешь до рассвета. Витя Каракум потребует доказательств, а если у тебя их нет, рассчитается за оскорбление. Это обернется могилой! Витя живет по закону, а закон утверждает, что за наговор расплачиваются жизнью. Так какие же у тебя доказательства?
Герман молчал. Ему хотелось вскочить, броситься прочь, на улицу, отправиться на вокзал и вернуться домой, к матери.
– Я очень хочу домой, отпустите меня, – попросил он.
– А кто отсидит
Герман снова заплакал.
– В тюрьме тебя раздавят сапогом, как гада, – произнесла Клара. – А ты гад и есть. Проворонил деньги и хочешь свалить вину на другого. Но если уж ты в моем доме, дам тебе полезный совет. Никто тебе не поможет, а только ты сам. Выручит усердие и спокойствие. Пойди к Глену и спроси его, благодетеля, нет ли работы на три тысячи. Такая работа, возможно, и найдется. Если хочешь, я скажу это Глену прямо сейчас, по телефону. Или, если хочешь, отправляйся на тот свет. Или в тюрьму.
– Да, – сказал Герман, – спросите, пожалуйста, нет ли работы.
Поговорив по телефону, Клара сделалась добрее.
– У Глена есть работа на три тысячи. Выполнишь ее и лети белым голубем.
Ее слова стали Герману утешением.
Дрожь его унялась только к ночи. Клара дала ему таблеток, и он уснул не снимая одежды.
Утром Клара подала ему чаю и сказала: «Начни жизнь с чистого листа. Сейчас это вернее всего, уж поверь мне».
Она говорила, как мудрая женщина, умеющая примирить человека с чем угодно.
Появившийся Витя Каракум с презрением поглядел на Германа, не проронив ни слова.
– Поезжай с ним к Глену и будь послушным мальчиком, – сказала Клара. – Это тебя выручит. Сделай все, что скажут. Или верни деньги.
Герману было неприятно ехать в автомобиле с человеком, причинившим ему боль и унижение. Но теперь он боялся его кулаков. Он молча глядел на дорогу и думал о тяжелом разочаровании.
Сива, встретивший его в прихожей, усмехнулся и повел в гостиную.
Глен в задумчивости сидел на кушетке и курил сигарету.
– Работы на три тысячи не бывает, – сказал он. – Но для тебя найдется. Добудь для меня одну вещицу. Пистолетик. Когда принесешь его сюда, три тысячи забудутся, будто их не было. Мое слово. Делай тогда, что захочешь.
– А где можно добыть пистолет?
– Это знает дед Маронов, он расскажет тебе. Но сначала дай согласие.
– Я согласен, – сказал Герман.
После этих слов Герман услышал, как за его спиной задвигались люди. То были Витя Каракум, Сива и Нунс. Они вышли на середину комнаты и расселись на стульях.
– Ты согласился при свидетелях, – сказал Глен. – Учти, Гера, этот важный момент. Теперь, если скажешь «нет», Сива отрежет тебе голову и засолит ее, как кочан капусты. Так у нас поступают с теми, кто плюет на уважение к личности.
Нунс поднялся с места и сказал: «Пойдем, олень, отвезу тебя к деду Маронову».
– Ступай, Гера, и торопись: у тебя только три дня, – проговорил Глен.
Нунс повез Германа на окраину города. Там в одном из унылых и старых одноэтажных домов жил бородатый дед Маронов.