Печать Джа. Том первый
Шрифт:
Мышцы сжались, а тело задрожало то ли от страха, то ли от холодного морского ветра, пробравшего до самых печенок.
– Глянь, есть на нем какие отметины?
Чужие пальцы с силой схватили за плечо.
– Стой и не дергайся, - пробормотали над самым ухом. Я узнал голос того самого Зака, только не осталось в нем ничего от былого дружелюбия, лишь безмерная усталость человека, выполняющего свою работу.
– Чист, капитан - ни одной отметки. А вот шрамов у парня, будь здоров, словно через мясорубку пропустили.
– И откуда ты у нас
Чужая рука ложится на плечо – намек, понятный без лишних объяснений, поэтому тороплюсь ответить на вопрос:
– Из Ровенска.
– И где ж такое находится?
– Глушь восточная, - выкрикнул кто-то из толпы, - три недели пути от Лядного.
– Надо же, далеко забрался, - капитан в удивлении покачал головой. – И чем промышлял, как на хлеб зарабатывал?
– По-всякому выходило… где за скотиной ухаживал, где товар помогал разгружать.
– Шрамы откуда взялись? Тюком придавило или на колесо телеги намотало?
Толпа охотно разродилась смехом, словно только и ждала всеселой шутки от главного.
– Лихие люди напали.
– Жалость какая, - протянул капитан. И по голосу было понятно, что плевать он хотел. Так обыкновенно жалеют случайную муху, прихлопнутую кружкой в таверне. – От лихих людей нигде спасения нет: ни на суше, ни на море… Слушай, а может это не они лихие, а ты лихой? Может деревенские за воровство поймали, да оприходовали батогами, чтобы не повадно было чужое красть?
– Я человек честный.
– Честный, говоришь…
На судне воцарилась тишина. Я печенкой почувствовал, что сейчас будет решаться моя судьба. Без схода старшин, без брошенных на чаши весов камней, без слов в защиту и против. На корабле, где существует только один король и бог. И именно он сейчас смотрел на меня, пытаясь понять правду.
Почему медлит, почему глаза щурит, словно арбалетчик, изготовившийся к выстрелу? Неужели…
– Что скажешь, Джефферсон? Верить ему или нет?
– обратился капитан к стоявшему рядом помощнику. Лицо квартирмейстера не выражало никаких эмоций. В возвышающейся рядом мачте и то больше жизни было, чем в этом длинном, сухопаром человеке.
– Я бы не стал рисковать. Путь впереди долгий, команда проверенная, а этого крысеныша первый раз видим. Кто знает, что у него за душой лежит.
– А ты что скажешь, Вудсон?
– Согласен с Джефферсоном, уж больно дикий мальчонка, - раздался голос из толпы. До того раскатистый и басовитый, что перекрыл шум волн за бортом. – Я такую породу за лигу чую. Плетью обуха не перешибешь, тут только Жанетт перевоспитает.
Зрители, почуяв запах крови, одобрительно загудели. До ушей долетели отдельные слова, брошенные сухопарым помощником про «репутацию» и про то, что «надо поддерживать».
Похоже, плохи мои дела, совсем плохи. Ни одного голоса «за», даже дружелюбно настроенный Зак за спиной и тот помалкивал.
– По поводу репутации это ты хорошо сказал, - капитан задумчиво посмотрел в мою сторону. – Знаешь, доходяга, почему в последние два года на «Оливковой
Тут же на мои плечи навалилась тяжесть, пригибая к земле. Запястья за спиной стянули крепкой веревкой, а на голову накинули холстину, пропахшую рыбой. До ушей долетел довольный гомон – толпа радовалась, предвкушая зрелище.
Сколько раз я находился среди них. Сколько раз смотрел на дергающиеся в петле тела, на отрубленные головы, кочаном капусты скатывающиеся по помосту. Все думалось, что они чувствуют, когда смерти смотрят в лицо. Когда умирать приходится не в пьяной драке или в бою, а вот так вот, на потеху публике. Как бы я повел себя на их месте? И вот довелось…
– Пускай спляшет!
– Станцует с Жоржеттой.
– Да, к Жоржетте его!
Какая к шантру Жоржетта, о чем они?
Я понял это, лишь когда меня подтащили к самому краю. Едва не сбросили вниз, дав почувствовать босыми пятками деревянный уступ. Под ногами плескались черные волны. Я не мог их видеть из-за накинутого на плечи мешка, зато прекрасно слышал недовольный рокот океана, жаждущего получить в свои объятия очередную жертву. Чувствовал запах большой воды сквозь ткань, провонявшую рыбой.
– Тебе сюда, крысеныш.
Под завывание и улюлюканье толпы меня вытолкнули на узкий выступ. Нет, не выступ – доску, торчащую над океанской бездной. Так вот что такое Жоржетта…
– Танцуй, танцуй!
– неслось со всех сторон.
И я невольно задвигал тазом, пытаясь сохранить баланс, чтобы не рухнуть вниз. Судя по довольным воплям именно этого танца от меня и ждали. Проклятое морячье, забери вас шантру, совсем умом тронулись, если подобное развлечение вам по душе. Я повернул было назад, но что-то острое, похожее на кончик шпаги, уперлось в голый живот.
– За проезд не оплачено, - прокричал чей-то веселый голос, – тебе в другую сторону крысеныш.
Без шансов… Сколько я еще смогу простоять на доске, пружинящей от малейшего движения? Попытаться замереть и затаить дыхание, только толку, когда сам корабль раскачивается на волнах.
Эх, были бы развязаны руки… А почему бы и нет? Помнится пару раз, удавалось провернуть фокус с веревкой. Я повел плечами, едва не потеряв равновесие - гребаная бечевка да боли впилась в запястья, мешая освободиться.
– Танцуй, танцуй!
– неслось отовсюду, в то время как мои мысли лихорадочно метались в голове.
Сумею выкрутиться, чай не впервой. Главное, чтобы от удара о воду не выбило воздух, а дальше как-нибудь приспособлюсь, протащу под собой связанные руки. Догоню корабль, заберусь наверх и перегрызу глотку каждому живому существу, начиная от капитана и заканчивая сучьим котом по кличке Фартовый.
– Доходяга-то у нас ловкий, вона как вертится. Этак мы до шестой рынды здесь проторчим. Может того, подгоним его, капитан?