Печать Джа. Том первый
Шрифт:
Все не любили Ленни, а Ленни не любил меня. С самого первого дня, когда поймали безбилетным пассажиром за бочками. И вместо того, чтобы вздернуть на реи, оставили в качестве трюмной обезьянки - самой низкой из должностей в иерархии торгового судна. Работа из разряда «подай-принеси» для тринадцатилетних мальчишек, мечтающих стать юнгами. До моего появления обезьянкой на корабле служил Ленни. Он долгих полгода проплавал на «Оливковой ветви», и казалось, должен был быть рад переходу в ранг матросов, но не сложилось. Для команды Ленни навсегда остался мальчиком на побегушках, той самой трюмной обезьянкой.
Обидно Ленни было вдвойне, потому как зеленого новичка мартышкой никто не величал. Иногда Крысенышем, но чаще Танцором, благодаря моим выкрутасам на доске. Матросы с удовольствием вспоминали тот злополучный вечер: дразнили, подкалывали, но делали это по-свойски, не зло. Тот же кок после каждой уборки на камбузе, довольно щерился и шутил:
– Поди соскучился по Жоржетте? Ты не смотри, что она плоская - дама хоть и с характером, но ловкачей вроде тебя любит.
А потом давал мясных обрезков наравне с Фартовым, что уж совсем было удивительно, потому как кок никого на судне не признавал, окромя хвостатой скотины и капитана.
Ленни все это примечал и злился. А поскольку человек был маленький, то и пакостил по мелкому: то ведро с водой опрокинет, то проход загородит, когда с тяжеленым тюком наверх поднимаешься. Под конец и вовсе подзатыльники стал отвешивать, без особой на то причины.
После очередного тычка ко мне подошел Зак и лениво, словно нехотя поинтересовался:
– Танцор, ты чего терпишь?
– Ну… Ленни член команды.
– И что?
– И старше по званию.
Зак задумался, погонял жвачку из табака под верхней губой, а после выдал:
– Океан стихия суровая – ошибок не прощает, потому моряки иерархию чтут. Командир здесь бог и царь, а боцман заместо отца родного. Все так, Танцор, все так… Но есть одна вещь, которую на корабле ценят превыше всего, и поперек которой ступать не смеют. Ежели наш кок начнет мышиный помёт в еду добавлять, то его быстро к Всеотцу отправят. И боцмана следом за пустые зуботычины, и даже капитана не пожалеют, вздумается тому дурковать, потому как справедливость на море есть высшая мера. Подумай об этом, Танцор.
Я подумал, и когда в следующий раз получил пинок от проходящего мимо Ленни, терпеть не стал. Ударил коротко, без замаха, оставив противника корчиться на влажной после уборки палубе. Никто и слова не сказал, а дежуривший у леера матрос, так и вовсе отвернулся, делая вид, что ничего не произошло.
После случившегося Ленни отстал, но обиду затаил, такую же мелкую, как и он сам. Дня не проходило, чтобы я не ловил на себе взгляд маленьких озлобленных глазок. Он ждал, когда представиться случай отомстить, явно забыв о том, что в эту игру могут играть двое. И я дождался первым.
На двадцать шестой день пути разыгралась непогода. Не переставая, лил дождь, корабль вовсю качало, так что позеленевший барон Дудиков был вынужден скрыться в каюте. Штурман долго маневрировал, пытаясь подладиться под сильный боковой ветер. Зычный бас боцмана, отдающий команды вперемешку с матом, доносился то с правого борта, то с кормы. Пару раз на палубе показывался капитан без привычной на голове треуголки: он хмурился, и ничего
– Убрать паруса!
Десяток полураздетых матросов ловкими обезьянами принялся карабкаться по вантам. Среди них выделялась одна, наименее ловкая и прыткая. В то время как первые достигли грот-реи, Ленни продолжал трепыхаться внизу, запутавшись в веревочной лестнице, что муха в паутине. Ох и матерился боцман, поминая родственников косорукой мартышки до пятого колена. Еще больше он матерился, когда Ленни трусливо полз по перекладине, то и дело замирая и вжимая голову в плечи. Я понимал парня, трудно быть смелым, когда корабль кренится то вправо, то влево, а под ногами бушующий океан.
– Встать! Встать, сучье отродье! – орал, надрываясь боцман.
Лени поднялся на трясущихся коленках. Попытался схватиться за натянутый рядом трос, но промахнулся и ухнул вниз. Парню повезло, что корабль в этот момент взобрался на гребень очередной волны, иначе упал бы прямиком на палубу, а не в темные воды океана.
– Человек за бортом, человек за бортом! – разнеслось по кораблю.
А я уже мчался на всех порах вперед. Вскарабкался по вантам, и только очутившись наверху понял, насколько тяжело приходилось матросам. Рея была не только мокрой от дождя, но качалась, то и дело норовя ускользнуть из-под пяток. Пару раз приходилось сгибаться, а один раз так и вовсе упасть, судорожно вцепившись в дерево руками. Совру, если скажу, что было не страшно. Но это был тот самый шанс, подняться по ступеньке иерархии наверх. Я справился, помог убрать парус на грот-матче, а потом…
Потом меня отвели в сторону носовой части, окружили толпой и принялись пинать. Надо отдать должное мужикам, били несильно, явно жалея силы. По голове так и вовсе ни разу не прилетело. Усердствовал один лишь Ленни, которого к тому времени успели извлечь из воды. Продрогший после купания, напуганный и одновременно злой, он нанес заключительный удар по заднице, угодив ровнехонько в копчик. Больно было настолько, что сидеть толком не мог. Поэтому лежал у борта, и смотрел в покачивающееся над головой небо, глотая слезы обиды вперемешку с дождем.
Через пару минут ко мне подошел Зак, и присев рядом, произнес:
– Справедливость на корабле - ценят, честное отношение к делу – уважают, а выскочек не любят нигде. Запомни, Танцор, подняться на мачту – это не просто работа, её еще заслужить нужно.
– Но я же сделал…
Зак тяжело вздохнул, словно приходилось иметь дело с идиотом. Привычно заработал челюстями, пережевывая листья Галийского табака.
– Я помог убрать парус!
– Кто тебя так узлы учил вязать?
– Но веревка же держит.
– Во-первых, не веревка, а канаты, а во-вторых, дуй-ка вниз. В трюме воды набралось, боцман велел убраться.
На двадцать восьмой день пути, уставшая от долгого перехода команда заметно оживилась. До первой остановки – клочка суши под названием острова Святой Мади, оставались сутки плаванья. По такому поводу свинцовые тучи расступились, обнажив брюхо белесого неба, а наш кок в кои-то веки расщедрился, выдав порцию бочковых огурцов. Давно пора, а то добрая половина команды страдала хроническими запорами от твердокаменных галет.