Печать Джа. Том первый

Углов Артем

Следующей ночью я долго не мог заснуть. Состоявшийся разговор с Заком не отпускал. И дело тут вовсе не в советах марсового – без того знал, что на корабле мне не место. Тревожила душу таинственная загадка контрабанды. Ведь как-то же они ее перевозят?

В конце концов не выдержал и отважился спросить у Рогги, которому помогал крепить грузы. Ящики с хурмой не выдержали качки и упали, рассыпав содержимое на доски. Пока ползали и собирали фрукты, я завязал разговор.

– Рогги, ты вроде матрос опытный. Вот скажи

мне, если бы потребовалось перевезти запрещенный товар, куда бы ты его спрятал?

– А что у тебя? – тут же заинтересовался он.

– Да это я так… на будущее.

– Ну если на будущее, то много зависит от объема. Ежели сверток небольшой, то лучше всего спрятать в вороньем гнезде. Нет надежнее места на корабле, чем эта бочка. Туда окромя смотровых и не лазит никто, уж больно высоко падать.

– А как же сами смотровые?

– Придется договариваться.

– На счет вороньего гнезда я понял. А другие места есть?

– В трюме полно темных уголков, на да ты и сам это знаешь. Можешь прятать, ежели крестовика не боишься, - Рогги хитро улыбнулся, припоминая давний случай с пауком. Посмотрел бы я на этого смельчака, когда бы ему приказали паучью кладку соскоблить. Страшно было до усрачки… Рассерженная мамаша до сих в кошмарах являлась, со жвалами, истекающими зеленым ядом.

– Трюм водой постоянно заливает, как в нем прятать?

– Купи водостойкую ткань.

– Так она же дорогая.

– А контрабанда в целом штука не дешевая, - тут Рогги перестал щерится и уже серьезно добавил: - паря, забудь об этом, если не хочешь закончить с петлей на шее.

– Но я…

– И даже думать не смей. Наш боцман людей на сквозь видит, ежели что неладное почует, долго разбираться не станет - без капитана на тот свет отправит… Раньше было легко, а нынче контрабанда дело сложное, без верных людей и связей никак не обойтись. Поэтому хорош голову ерундой забивать, тебе еще на камбуз идти.

Сначала на камбуз – вынести шесть ведер помоев, потом убраться за паршивцем Фартовым, нагадившем у бушприта, а потом… много чего было потом. Кружился я до поздней ночи, а потом еле-еле дополз тюфяка и рухнул без сил, забыв о том, что мне теперь вроде как гамак положен. Я бы и на досках палубы заснул, будь на то моя воля.

Следующее утро разбудило топотом многочисленных ног. Напуганный шумом, я выбежал из трюма и подхваченный живым потоком взлетел вверх по ступенькам. Хорошо, что перед балкой голову успел пригнуть.

– Справа по борту земля! Вижу землю! – орал Яруш, надрывая глотку.

Матросы тараканами высыпали на палубу. Облепили ограждения, и принялись до рези в глазах вглядываться в темную полосу на горизонте. Вышли все, даже скрывавшийся доселе пассажир второй каюты. Гарделли занял положенное место на шканцах, гордо по-капитански расправив плечи. За его спиной длинной тенью замаячила фигура вечно недовольного квартирмейстера. А где же брат Изакис? Я огляделся и обнаружил лысину чернеца у мачты. Он стоял в гордом одиночестве, даже не пытаясь

протиснуться к фальшборту. Казалось, церковнику нет никакого дела до темной полосы на горизонте. Куда больше его интересовала личность второго пассажира. Именно с нее он и не сводил глаз.

– Земля, Танцор… Земля!!! – широкая ладонь Бабуры опустилась на мои плечи.

Шестьдесят восемь дней в открытом океане и вот наконец суша. Неужели доплыли?

Оказалось, что радовался я рано. «Оливковая ветвь» добрых пять дней курсировала вдоль береговой линии, потом два дня стояла на якоре, дожидаясь своей очереди.

Я в жизни не видел такой огромной гавани, даже в Лядово – крупнейшем порту восточных земель. Корабли большие и малые, с раздутыми боками, как пивной бочки и поджарые, словно церковные псы. Целый лес матч выстроился перед глазами. Их было настолько много, что они заслоняли собою горизонт.

А поглядеть очень хотелось: на заморские улочки, на диковинные здания, на золотые шпили, тонкими иглами пронзающие небесную твердь. Жаль, что город стоял на равнине, а не карабкался по склону, как это было на островах Святой Мади. Улиц толком не разглядеть, но даже от тех крох, что увидеть все же удалось, захватывало дух.

Дома в три, а то и в четыре этажа – уму непостижимо. Это ж сколько человек друг у дружки над головой живет. И ведь не боятся, что этакой тяжестью сверху придавит.

– Что… внушает, Танцор? – спросил стоящий рядом Рогги.

– Внушает, - признался я.

– Тогда туда посмотри, - обгрызенный ноготь ткнул в сторону большого пятимачтового фрегата. Красивого, с высоко задранной кормой и фигурой полуобнаженной русалки под бушпритом. – Да не на корабль гляди, балда, левее… Вон на те маленькие точки, что снуют вдоль домов.

– Повозки?

– Повозки, - протянул Рогги, удовлетворенный моей догадливостью.
– А лошадей видишь?

Я напряг зрение, но кроме черных точек разглядеть ничего не смог.

– Хорош над парнем издеваться, - пробубнил стоявший по левую руку Бабура. – Не мучайся, Танцор, не пяль зенки, все равно лошадей не увидишь, потому как повозки самодвижущиеся.

– Неужели…, - слова про Печать Джа едва не сорвались с моего языка. Я вовремя заткнулся, вспомнив про брата Изакиса, безмолвной тенью маячившего за спиной. Понятно, что у церкви здесь не было власти, но поди разбери этих чернецов. А ну как достанет кинжал из-под полы плаща, и начнет кромсать поддавшуюся ереси матросню направо и налево.

Рогги тоже это понимал, потому ответил осторожно:

– Да, Танцор, она самая. В городе гужевой транспорт запрещен, чтобы не гадили. У них, почитай, кругом булыжная мостовая, а центральные улицы специальной плиткой выложены.

– Как в аристократических домах? – не поверил я. – Она же тонкая, побьется вся.

– Балбес, кто ж тебе декоративную плитку в общественных местах класть станет. Говорю же, специальная… Толщиной с моих два пальца будет. По такой повозка проедет и хоть бы хны.