Печать Джа. Том первый
Шрифт:
– Его здесь каждая соба… каждый знает. Добрый господин, в таверне пивом угощал. Но только на судно он не вернулся, видать загулял на островах Святой Мади.
– Когда впервые с ним встретился.
– Так на борту... Его светлость от скуки любили гулять.
– Приятельствовал с бароном, вел беседы?
– Нет.
– Может быть в кости играли или пили вместе.
– Так я же говорю, его светлость проставился. Когда четвертого дня отпустили на берег, мы с ним за одним столом сидели в таверне… название не вспомню. Ну да в южной части города,
Тень татуированного колыхнулась и я счел за лучшее заткнуться, памятуя об угрозе.
– Ты убил барона?
«Откуда они знают, что барона убили? Неужели тело нашли? Или не нашли, а просто пугают?»,– мысли стаей перепуганных воробьев пронеслись в голове. Вот только думать было некогда, потому округлив глаза от испуга, я залепетал:
– Нет, что вы, я не душегуб какой. Поклясться готов, на чем скажете. Чужое брал, было дело, но чтобы жизнь человеческую...
– Кто убил барона, видел?
– Н-нет.
– Может быть слышал?
– Нет.
– Труп его светлости обыскивал?
На понт берет… Они не могут знать, они не видели. Тому нет никаких свидетельств.
– Ничего не знаю, сударь. Мы в ту ночь в таверне гуляли, у кого хотите, спросите.
– Значит по хорошему не хочешь?
– О чем вы, я не…
Язык прилип к небу, превратившись в кусок вяленого мяса. Прямо передо мною на столешнице лежала грамотка, та самая, снятая с тела покойного барона и спрятанная в нужнике.
– Узнаешь… По глазам вижу, что узнаешь, - сидящий напротив церковник расплылся в довольной улыбке.
– А теперь рассказывай, Сига из Ровенска, как обстояли дела.
Глава 4. Окунь и медведь
Вранье – обычное дело для человека. И не важно, матрона ты степенная, солидный купец, или шкет с переулка. Обманывать и врать умел каждый: учился сей нехитрой науки с малолетства и пользовался ею по сто раз на дню, порою даже не задумываясь.
«Какие ваши годы», - говорит молодая жена свекрови. А про себя думает: когда же ты сдохнешь, карга старая. Давно на свечи заупокойные дышишь, а все с советами своими лезешь.
Или, к примеру, разговорились отцы почтенных семейств:
«Как ваш отпрыск поживает? Неужели приказчиком трудится у купца Сичкина? Какое счастье, как я рад за вас», - и радостно жмет руку, а у самого кошки на душе скребутся, потому как родной сын оболтус, который год сидит на шее.
То ложь пустая - житейская, а бывает такая, что отбитых почек может стоить или того хуже – головы. И здесь лучше не играть, не пытаться мухлевать, в надежде вытащить козырь. Особенно когда напротив сидит длань руки божьей, пес из псов, чьей основной задачей было карать. Жизнь у меня одна, потому и рассказал все без утайки: про подслушанный разговор барона с Ярушем, про случайную встречу в таверне. Про то, как следил за его светлостью и еще тремя матросами, плутая по ночным улицам города и про то, как обнаружил мертвые тела. Рассказал и про украденные
Пускай лучше за воровство судят, чем за убийство. Душегубов сразу на виселицу отправляют, а я помаюсь на каменоломне годика три и освобожусь.
Дознаватель, назвавшийся братом Серафимом, слушал мой рассказ не перебивая. Лишь в одном месте потребовал уточнить:
– Опиши раны убитых.
– Раны странные, такие специально не сделаешь. Края ровные и круглые, а сами отверстия толщиной с мизинец или того меньше.
– Может от рапиры?
– Может и от рапиры, только где же это видано, чтобы тонким клинком черепушку пробить? У барона дырка аккурат по центру лба шла, где кость самая толстая.
Брат Серафим кивнул: то ли со своим мыслями, то ли соглашаясь со мной. В отличии от прошлого дознавателя он ничего не записывал, лишь постукивал пальцами по столу.
Когда история подошла к концу, я умолк, вытирая вспотевшие ладони о штаны. Только бы не вздернули, только бы не вздернули… Неужели так и не увижу Новый Свет? Правы были старшаки, когда говорили о проклятии Печати. Даже думать о ней не смей, если только не хочешь несчастье накликать. Дурак ты, Сига с Кирпичного, как есть дурак, замечтавшийся о несметных богатствах.
– Я понимаю, почему ты перстни с барона снял, - наконец произнес брат Серафим, - а бумаги-то зачем стащил?
Глупцом был, вот и стащил. Хрен бы меня вычислили, если бы не они. Только кто же знал, что чернецы мастаки по отхожим местам лазить.
– Вы про грамотку-то? Возникла одна мысль, когда содержимое прочитал. Не поймите неправильно, ничего плохого я не хотел.
Правая бровь брата Серафима едва заметно дернулась.
– Ты что же, за барона себя выдать удумал?
– Если и выдать, то совсем немножко, - затараторил я, чувствуя, как незримая петля затягивается на шее, - пыль барышням в глаза пустить или денег под залог взять – малясь, чтобы голодным пузом не маяться.
Против ожидания дознаватель ругаться не стал. Наоборот, хитро улыбнулся и даже подмигнул.
– Не зря про тебя говорят, что ловок. Теперь и сам вижу… По росту подходишь, лицо и тело без особых отметин, нос с горбинкой, разве что цвет радужки отличается. Как с глазами выкручиваться думал? Ростовщики народ прожжённый, докопаются до мельчайших деталей.
– Это в комнате радужка серая, а ежели на солнце долго находиться, можно и голубые оттенки заметить, и зеленые. Глаза – они же как камни драгоценные, могут разными цветами переливаться.
– Не поспоришь, - согласился брат Серафим, – а грамоте где обучался?
– Друг закадычный в Ровенске был – Ленькой звали, он и показал, как отдельные буковы в словеса складывать.
– А Ленька откуда узнал?
– Так у него семья была – отец с матерью. Он даже в школу настоящую ходил при храме.
– Семья – это хорошо… А с тобой почему отирался?
– слова брата Серафима прозвучали донельзя обидно, словно я не человек, а пес шелудивый, от которого следует держаться подальше.