Печать Грязных Искусств
Шрифт:
Я до боли сжимаю перстень в кулаке.
— Клянусь, Тео. Никому из нашей семьи. Никому. Никто не узнает…
Меня внезапно вырывает из воспоминания и швыряет в другое.
Снова темнота.
Снова выдох.
Снова пощёчина…
— Сильвия, приди в себя! Протрезвей уже! Сколько можно в себя заливать? Оставь стакан! Оставь! Дай сюда!
Из круговерти пространства на меня смотрит Фердинанд. Ненавижу его, всей душой ненавижу. Мечтаю, чтоб он поскорее сдох.
— Теодор нашёлся, — сообщает дядя.
И
Эта новость… она настолько прекрасна, что перехватывает дыханье. Я закусываю губу, чтобы сдержать слёзы. Рука, держащая стакан с виски, дрожит, и ледышки бренчат о стекло.
— Дядя… я так рада, дядя. Господи, неужели его нашли? Как он себя чувствует? С ним всё хорошо?
Фердинанд моей радости не разделяет и не отвечает на вопросы. Он вздыхает и добавляет сухо:
— Поедешь в Ронстад в составе делегации.
— Куда? — Я хоть и пьяна, но прекрасно понимаю, что означает слово «Ронстад». — Зачем мне в Ронстад? В составе какой делегации? Я же так далека от политики, дядя.
— Вот поэтому и поедешь. На опознание Теодора. Его труп нашли вчера в местном канале. Убит адептами.
Я ничего не успеваю сказать — земля уходит из-под ног. Последнее, что я помню, как бьётся стакан, и кусочки льда глухо перекатываются по паркету…
Опять темнота.
Опять выдох…
…и вот я смотрю на спящего Теодора. Он будто снова жив для меня, но это не он. Самозванец в его теле. Он позорит имя моего брата, он никогда не станет настоящим Теодором Рингом, никогда.
Перстень со скорпионом надет на мой палец и защищает меня от атак, делает бесшумной и ловкой, будто это сам Тео вновь оберегает меня, восстав из мёртвых.
Как жаль, что Теодор не успел воспользоваться Печатью хотя бы раз в жизни. Как жаль. Зато есть я, и я использую перстень за нас двоих, обрушив гнев на всю свою семью.
Самозванец спит крепко, он слишком устал после дуэли с Георгом, да и на любовные утехи с рунной ведьмой силы потратил. Она сопит рядом, приткнувшись виском к его плечу.
Ради неё самозванец будет делать всё, что я скажу, если, конечно, вернётся из Змеиных пещер. Моя идея насчёт них неожиданно понравилась Тадеушу, хотя обычно он мои идеи ни во что не ставит, а тут, надо же, заинтересовался…
…Меня опять выхватывает из воспоминания.
Спальня Теодора внезапно меняется, рушится в сознании и превращается в одну из пыточных камер для адептов.
Красные шершавые стены с напылением из дериллия, полумрак и холод.
Посередине стоит Дева Справедливости — специальное устройство для отсечения головы.
Широкий нож с косым лезвием свободно ходит в горизонтальных пазах и приводится в движение рычагом. Тяжёлый груз на одном конце рычага толкает нож, и тот с высокой скоростью несётся прямо обездвиженной жертве в голову.
Смерть обычно мгновенная,
Заключённый не знает, когда сработает рычаг, потому что тот находится за перегородкой, там, где охрана.
И эта камера — всего лишь крошечная часть знаменитого Красного Капкана. Вот если б сюда согнать весь Ронстад, всех адептов, от самых маленьких детей до самый дряхлых стариков. Убить их всех, не жалея на это ни сил, ни времени, вот тогда бы Дева Справедливости сотворила действительно справедливое дело.
В эту самую минуту, на моих глазах, к Деве Справедливости два охранника ведут девушку в серой тюремной робе.
Пленница еле стоит на босых ногах и почти не воспринимает реальность.
Красивая. У самозванца, похоже, слабость к блондинкам.
Девушке разводят руки и ноги и приковывают к стене кандалами из дериллия. Её голова падает на грудь, волосы закрывают лицо. Один их охранников хватает её за волосы на затылке и приподнимает голову, осматривая и ухмыляясь:
— Какая славная мордашка… а, Боб? Как тебе?
— Не трогать! — Мой голос зол и холоден. — Если хоть пальцем кто-нибудь из вас её тронет, сам перед ножом встанет. Ясно всем?
— Ясно, мэм. — Охранник мгновенно оставляет девчонку и шагает назад.
Второй тоже отходит подальше.
Оба бугая смотрят на меня.
— Следите за рычагом. Я буду приходить сюда только одна. Если приду в сопровождении, сразу спускайте нож. Ясно? Сразу спускайте нож.
— Ясно, мэм.
— Никого, кроме меня, в камеру не впускать. Только я, только одна. И ещё раз повторяю для особо тупых: девчонку не трогать. Если всё выгорит, я сама вам её отдам.
Парни косятся на пленницу, ухмыляются.
— За камерой в одну смену будут следить тридцать человек. Я отправлю к вам агента Ховарда. Он возьмёт управление на себя. Дежурить посменно, по три группы. Пятеро в камере, пятеро у рычага, десять в соседней камере, ещё десять у входа. Каждые четыре часа смена меняется. Инструктаж окончен. Ховард подкорректирует, если надо. За работу.
Стража спешит удалиться за перегородку, а я подхожу к девушке и точно так же, как один из охранников, хватаю её за волосы на затылке, приподнимаю ей голову и заглядываю в глаза.
— Интересно, сколько человек он убьёт ради тебя? Для начала закажу ему двоих, но, возможно, прибавлю ещё несколько.
Она смотрит на меня и шепчет, еле шевеля губами:
— Ты пожалеешь… идиотка…
Ну какая же дура. Моя рука сама собой хватает её за горло.
— Не надо мне угрожать, когда стоишь перед ножом Девы Справедливости. Ты ничего мне не сделаешь.
Ведьма пялится на меня, не отводя бешеного взгляда.
— Я, может, и не сделаю, — хрипит она и улыбается. — Зато он сделает. Ты даже не представляешь, с кем связалась.