Печать мастера
Шрифт:
Коста прищурился.
– Когда я спрашивал его, зачем он отдал рисунок, Семнадцатый промолчал.
– Он может тупой, но гордый! Единственное, что у него выходит – сила, и что он должен сказать, что его прижали вчетвером? Да он не признается в том, что слаб, даже если от этого будет зависеть его жизнь, скорее сдохнет. С этим решили, а вход в дом… если бы ты учился здесь…
– …десять зим… – передразнил Коста.
– …ты бы знал, что вход открывают не только личные печати. Печати Наставников, помощников и некоторых слуг тоже имеют доступ. Вот столько человек –
– То, что доступ есть у многих, не говорит, что это не…
– Это я рылся в твоих вещах, – перебил Пятерка буднично, и совершенно спокойно. – Поклялся бы силой, но…
Дзинь-дзинь – браслеты-блокираторы стукнулись друг о друга.
Коста отодвинулся в темноте, потом отодвинулся ещё, и, наконец встал, заходив от стены до стены.
– Но… зачем? – Наконец выдал он хрипло.
– Как зачем? – Коста не видел, но готов был поставить, что Пятый закатил глаза. – Ну-у-у-у… ты ту-у-упо-о-ой… должен же я знать, с кем обедаю. Рисунки кстати ничего, не зря тебя хвалят Наставники, мне особенно понравилось, как ты изобразил Третьего… Так что – вопрос – решен? Берем Семнадцатого, и в тройку!
Коста не ответил – добрался в темноте до столика, нащупал второй, оставшийся целым кувшин, и безрезультатно потряс – пусто, пара маленьких капель скатилась вниз.
– Эй, ты слышал, что я сказал? Эй? Так как насчет Семнадцатого?
Коста не ответил – прошел обратно на голос, выдернул из под задницы Пятого последнюю свернутую циновку и постелил в другой части карцера.
– Хей… так и будешь молчать?
Коста не ответил, улегся, заложил руки за голову и закрыл глаза. Ему нужно было подумать.
– Хей, я к тебе обращаюсь!
Если все так, как говорит Пятый, то он не прав и обвинил соседа зря. Если он не прав – все просто. Он исправит ошибку, признав свою вину.
Октагон, остров знаний, карцер номер три
Раннее утро
– Выходите…
– Почему это? Я отказываюсь, – заныл Пятый, осторожно теребя Косту за плечо – тот встряхнулся, закрывая глаза ладонью от яркого света. – Нас закрыли на два дня! Тут можно хорошо спать, никто не тревожит, и не нужно учиться…
– Выходите, я сказал, Наставники сократили вам срок наказания…
После башни, им пришлось посидеть мгновений десять, чтобы привыкнуть – идти они не могли. Просто сели на траву, прислонившись к теплым влажным камням, ошеломленные лавиной обрушившихся на них ощущений – соленый ветер, горячие лучи светила, влажная мягкая трава, запахи, от которых кружилась голова.
– И почему эти идиоты не любят бывать в карцере, – бубнил рядом Пятый, блаженно прикрыв глаза, почти мурлыча от удовольствия. – О-о-о… Великий… как же хорошо… как же… хо-ро-шо… понять, что мир прекрасен и стоит того, чтобы жить можно только после этого
Пятый бубнил всю дорогу, Коста сонно тер глаза – утренний горн ещё не трубил, и остров спал… домики спали, корпуса… только в хозяйственной части рядом со столовой, из печной трубы поднималась тоненькая струйка сизого дыма.
– Есть хочется, – широко зевнул Пятый. – В следующий раз вместо карцера пусть отправят отрабатывать в кухню… только идиоты считают место, где столько еды наказанием…
Коста молчал и щурился – глаза до сих пор слезились от яркого света. На тропинке, которая вилась по холму, на развилке, Коста поймал Пятого за рукав, когда тот вприпрыжку развернулся на дорожку к столовой.
– Мы договорились?
Пятый торопливо закивал в ответ, дернул рукав, но Коста держал крепко.
– Не слышу.
– Да, договорились! Ещё ночью, видит Великий, я не думал, что ты будешь так расстроен, – Пятерка округлил глаза, улыбнулся – самой невинной из своего арсенала улыбок и захлопал ресницами.
– Никогда. Больше. Не. Трогать. Мои вещи и м-м-м-о-о-и-и-и…ки-и…
– Кисти! – Пятый выдернул рукав и расправил помятую рубашку. – Не трогать твои вещи, твои кисти, твои пергамент, твои сухари, твои тумбочки, твои тапочки, ничего не трогать! Я понял, понял… только не заикайся!
– С-с-спр-р-ро-с-с-и, и…
– Спроси и ты покажешь!
– …и я покажу сам. И отвечу.
– Да понял я, понял! Во имя Великого хватит уже! – тараторил Пятый, оглядываясь на корпус, где из трубы столовой вверх полз серый дымок.
– Ни-и-икогда больше. Иначе наша связка закончиться в тот же момент…
– Да понял я, понял! Понял! – широко улыбнулся Пятый и вприпрыжку поскакал в столовую.
Через мгновение Пятерка перешел на шаг, а потом совсем остановился, оглядываясь – улыбка с лица стекла, как будто ее и не было.
Он проследил, как Шестнадцатый свернул на тропинку к своему домику, и, когда тот скрылся за поворотом, осторожно потрусил следом, держась кустов и деревьев.
Этот Семнадцатый такой идиот, что с него станется все испортить, если он не вмешается!
Октагон, Пятый ученический дом
Семнадцатый уже встал и собирался в помывочную – перекинул через плечо полотенце и взял бутыль с мыльным корнем.
Коста зашел, и молча встал у двери, перегородив выход.
– Отойди, – недовольно и сонно рыкнул Семнадцатый, когда безрезультатно пытался молча сдвинуть его с места. – Свали с дороги, я сказал…
Коста не шелохнулся.
– Свали!
– Прости, – выговорил Коста тихо, хрипло, но очень твердо.
– Что? – Семнадцатый от неожиданности сделал шаг назад.
– И-и-извини, я решил, что ты конченая тварь не достойная доверия.
Сосед скрестил руки на груди, беззвучно открывая и закрывая рот.