Печать мастера
Шрифт:
Нет. Никогда больше. Никогда больше он не позволит пометить себя, как скот. Он рожден чистым.
Больше никогда.
Отрубленная рука Мастера Хо, трюм, подмостки, целители, евнухи, аукцион, фениксы… все смешалось и накрыла красная пелена, но он ещё держался… ещё балансировал на краю… ещё мог вернуться – голос Мастера Хо звал… «контроль»… или… он должен выбрать, он просто должен выбрать… «контроль» или «сила»… «контроль» или…
– Шестнадцатый! – звонкий голос Пятого
…сила. Он выбирает
…и мир вокруг стал красным.
От захвата Помощника он ушел в сторону, перехватив кисть двумя пальцами – опасно – дерево раскрошилось в руках.
Чей-то удар – движение захвата, он меняет траекторию, и прыгает вперед на десяток шагов – прямо в воду – брызги очерчивают круг.
Удар, ещё удар, захват. Фонтан брызг взлетает сзади на высоту его роста, но он уже легко движется по воде вперед, огибая препятствия – потому что у него есть цель.
Удар – захват – увернуться – перебросить. Удар – кулак врезался во что-то твердое, он прыгает уходя в сторону, и сворачивает, приближаясь к тому-кто-опасен – единственный из всех в этом мире, полыхающим алым, сейчас был для него опасен. Тот, кто легко и непринужденно двигался ему навстречу и кричал:
– В сторону! Никаких плетений!
Коста прыгнул – алые брызги взвились наверх, и наконец они – сошлись. Удар, ещё удар, чье-то тело падает в воду, он прыгает сверху, вцепляется в шею, задыхается, тонет… и красный мир в один миг становится совершенно неподвижным.
– Я же сказал никакого стазиса!
Красное марево поглотило всё вокруг и Коста – отключился.
Остров знаний, южное крыло второго корпуса, лазарет
Под потолком, медленно и лениво нарезая круги жужжит светляк.
Потолок. Не знакомый. Он не помнит такого. Пахнет эликсирами, травами, и чистым, высушенным на ветру бельем, и… немного кровью.
Болит… Коста сделал неглубокий вдох – ребра, бок, нога, рука – и осторожно приоткрыл глаза – окно прямо напротив…
…за ним пламенеет небо. Закат? Последнее, что он помнил, было утро… вода, тренировка… и он – выбрал.
– Ну ты и дал, – тихо и осторожно просопели рядом прямо над ним.
Коста приоткрыл глаза шире и проморгался – Пятый сидел рядом, покачиваясь на кончике стула, балансируя в воздухе на двух ножках. И выглядел… восхищенным, умиротворенным, глаза Пятерки почти сияли. И улыбка такая редкая, потому что искренняя. Коста уже научился отличать подделки.
– Ну ты и дал… Выпить, съесть, – ткнул Пятый в сторону двух фиалов на столике и накрытым салфеткой подносом. – А потом отсюда сразу к Куратору! Ты долго не просыпался, целитель устал ждать и оставил меня караулить…
Коста не ответил, осматривая руки – костяшки сбиты в кровь. Достоинство каллиграфа.
– Ты положил четверых, пока тебя остановил Шрам. Лучших, – Пятерка хмыкнул, – вот тебе и предпоследний… Почему ты раньше так не дрался? Мне то можешь сказать, что ты ещё скрываешь?
– Ничего.
– Мы же уже «двойка»!
– Ничего, – повторил Коста, рассматривая Пятого – от любопытства тот наклонился ближе с ожиданием. И добавил, в расчете на то, что Пятерка как всегда много
– В любой? – Пятерка резко качнулся назад.
– В любой.
– Но…
– Зачем тебе надели браслеты? – Коста кивнул на блокираторы. – Потому что ты не можешь контролировать силу. Я – тоже не могу. Но браслетов для этого нет.
– Кровь! – Пятый нахмурился – в глазах сверкнуло понимание, и он снова повеселел. – Разберутся, главное – ты можешь! Ну ты и дал! Ты Семнадцатого приложил – вот так, – Пятерка двинул кулаком вверх, – а летел он вот так!!! А этого вот так… А Восьмой! Как он летел, как летел, кода ты его приложил!!! А потом, когда вынырнул, а у него водоросли на голове, видит Великий, это лучшее, что случилось за эту зиму, эти воспоминания я буду хранить вот тут, в сердце… – он прижал ладошку к груди. – И ты смог достать Второго! Вскользь, но достать!!! Когда тебя… накрыло, – Пятый подбирал слова. – Бросились вперед самые сильные, как обычно, и те, кто стояли рядом… А Семнадцатый был впереди нас – и ему прилетело больше всех, пока не подбежал Шрам… и потом ты так приложил в воде… Ахахаха… – Пятерка захихикал. – Шрам кричал – никаких плетений! Можно подумать, кто-то стал кидать бы – запрещено же… никто не хочет в карцер… плетения вне полигона нельзя, только Помощникам и на меня… но я – особый случай, – вздохнул он и тут же снова повеселел. – Они думали раз тебя и скрутят… – он снова захихикал, – делов то, на тренировках ты ничего не можешь… А когда ты всех раскидал, и сошелся в воде со Шрамом, – Пятерка задумался. – Ты продержался против него мгновения два! Два!!! Мне кажется он сам хотел посмотреть, насколько тебя хватит и чего ты стоишь… А потом бросили стазис и…
«Тук-тук-тук».
В дверь осторожно постучали, Пятерка сорвался со стула, чуть не пробороздив носом пол, и тихо нырнул куда-то в заднюю часть – только ширма и шелохнулась.
Семнадцатый молчал, сидя на стуле. Молчал и Коста, полусидя на кровати. Молчал и Пятый, который шмыгнул за ширму, приложив палец к губам раньше, чем Коста вообще мог что-то сказать.
Под потолком мерно жужжал светляк, нарезая круги. И, когда он заходил справа, освещая лицо, Семнадцатый отворачивался, чтобы скрыть большой фингал под левым глазом и заплывшую губу.
– Сказали, лечить не будут – Шрам не велел, чтобы помнил, что сила ничего не решает, и никогда нельзя недооценивать противника… – Наконец выдал сосед, потрогав щеку. – А чего раньше на тренировках не… – Семнадцатый сделал несколько ударов в воздухе.
Коста вздохнул и повторил то же самое, что рассказал Пятому.
Семнадцатый посидел ещё мгновений пять – молча, ерзая на стуле. А потом нехотя протянул вперед руку, как для приветствия.
Коста моргнул, не сразу сообразив, и только потянулся вперед – подать ладонь, как из-за ширмы выпрыгнул Пятый.
– Я уже устал там сидеть, все равно все молчат…
– Ты!!! Ты опять подслушивал! – Семнадцатый вскочил со стула.
– Не опять, не опять, а снова! Видит Великий, должен же я знать, может вы говорили что-то плохое обо мне?
– Не подслушивай – не услышишь!
– Не подслушивай – не узнаешь!
– Ты подслушивал, а ты – знал, что он там? – Семнадцатый возмущенно обернулся к Косте.
«Знал» – Коста со вздохом кивнул.
– Да вы… вы… одинаковые!
– Тройка? – Пятый улыбался.