Печать Медичи

Бреслин Тереза

Мы с Паоло прогнали мародеров — местных жителей, набрали себе мечей и копий и приказали подогнать телегу для доставки всего этого оружия на наши квартиры. Паоло отобрал кое-какие доспехи и оружие лично для себя. Поверх своей толстой стеганой куртки он надел красивую швейцарскую кирасу и стальной латный воротник. Они ему отлично подошли, и он принялся расхаживать вокруг, демонстрируя этот украшенный орнаментом доспех с тем видом, с каким молодая девица красуется новым ожерельем.

Наступила ночь, но в городе по-прежнему было неспокойно.

Все вели

себя как опасные дикари. Я решил не выходить на улицу и сел поиграть в карты с французскими офицерами.

Дело было уже за полночь, когда вошел Тьерри де Вильяр — один из офицеров, товарищей Шарля. Он ходил в университетский госпиталь справиться о состоянии друга, которому в плечо попала мушкетная пуля.

— Ну, как там Арман? — спросил Шарль.

— Он умирает, — ответил Тьерри дрогнувшим голосом.

Шарль подошел к подоконнику, на котором стояла большая фляга, и налил Тьерри немного вина.

— И рана-то небольшая! — Тьерри ударил кулаком по ладони. — Я думал, ее легко можно залечить!

— Здесь мало врачей, — сказал один из наших партнеров по картам. — Монахи из госпиталя стараются изо всех сил, но на каждого из них приходится по сотне раненых.

— Маттео! — обратился Шарль ко мне. — Я видел, как в Ферраре ты помог Паоло, когда тому в бедро попала мушкетная пуля. Ты отлично разбираешься в медицине. Не мог бы ты взглянуть на рану нашего товарища?

Глава 64

Арман, друг Тьерри, был при смерти: его била сильная лихорадка.

Это стало результатом инфекции, которая обычно начинается при поражении мушкетной пулей. Разорванную плоть смазывали горячим растительным маслом, и теперь из нее сочился гной. Из этого я заключил, что яд уже циркулирует по его телу и, возможно, приближается к мозгу. Раненый бредил, то и дело вскакивал и дико озирался по сторонам, словно видел перед собой невидимых нам демонов. Его друг Тьерри, который и привел меня к нему, стоял у постели товарища с таким несчастным видом, что я не мог найти слов для подтверждения того, что он и так уже знал: предпринимать что-либо слишком поздно.

Но все же я приготовил бальзам из меда и квасцов и прочистил рану. Я запретил монахам смазывать рану маслом и объяснил им, что надо делать.

Сначала Тьерри возмутился:

— То, что ты говоришь, идет вразрез с теми инструкциями, которые получаем мы все перед боем! Нам говорили, что раны надо обрабатывать совсем не так!

— А я советую следовать этому методу, — ответил я и вышел вон.

Честно говоря, я был немного выведен из себя его манерами отчасти оттого, что в тот момент, когда он пришел, я выигрывал и у меня был отличный расклад; мне было жаль, что игру прервали.

Когда наутро я пришел навестить Армана, то увидел, что лучше ему не стало, но не стало и хуже. На следующее утро — то же самое. Но после обеда Тьерри сам разыскал меня и сказал, что, хотя рана еще полна гноя, его друг перестал бредить, очнулся и способен говорить вполне разумно.

Я вернулся, чтобы осмотреть рану Армана. Кожа по краям раны

начала заживать. Я был очень доволен собой. Когда я находился там, пришел монах-госпитальер и спросил, не взгляну ли я еще на двоих солдат с подобными ранениями. Признаюсь, я был очень воодушевлен успехом своего метода и хотел проверить, сработает ли он еще раз. И еще я подумал, что, вместо того чтобы играть в карты и ловить взгляды Элеоноры д'Альчиато, мне стоило бы проводить все время в госпитале: пока мы ждем следующей кампании в составе французской кавалерии, это для меня — самое лучшее место.

Около недели спустя, когда я снова направился в госпиталь, мне сказали, что какая-то важная персона желает меня видеть. Этот человек ожидал меня в кабинете начальника лазарета и представился доктором Клаудио Ридольфи из медицинской школы при университете Болоньи. Он хотел знать детали моего способа лечения мушкетных ран.

— Я не искал этой работы, — тут же запротестовал я.

Со времен Павии я знал, что существуют четкие правила, касающиеся врачебной практики. Так, например, хирургам не разрешено использовать лекарства, а аптекари находятся под контролем бакалейных гильдий. Священникам было запрещено заниматься хирургией, и любого человека, вздумавшего врачевать и не имевшего соответствующей квалификации, могли бросить в тюрьму или того хуже.

— Я не беру платы, — объяснил я. — Я лечил только тех людей, за которых просили монахи.

— Я не собираюсь вас порицать, — успокоил меня доктор Ридольфи. — Хочу лишь узнать, что именно вы делаете и как у вас получается делать это так хорошо. Похоже, вы обладаете медицинскими знаниями, просто невероятными для такого молодого человека.

— Я вырос в деревне, — ответил я, немного успокоившись. — С раннего детства знал разные народные снадобья.

— Кроме того, представляю себе, как устроено и работает человеческое тело. Мне приходилось присутствовать на анатомических сеансах, которые проводил профессор анатомии из университета Павии.

— Вы имеете в виду Марка Антонио делла Торре?

— Да, именно так его звали, — ответил я.

— О, тогда вам чрезвычайно повезло! Его работа признана во всей Европе.

Я кивнул:

— Он очень способный и ученый человек.

— Был способным и ученым человеком, — мрачно произнес доктор Ридольфи. — Если бы были с ним знакомы, то мне очень жаль, что именно я должен сообщить вам печальную новость. Мессер делла Toppe умер.

— Как умер? — поразился я. — Ведь профессор был совсем не стар, никак не старше тридцати!

— Премного сожалею, — сказал доктор.

— Но как, отчего он умер?

— От чумы. Он ездил в Верону, ухаживал за больными. Его семья живет в тех краях. Там он и заразился.

Значит, он тоже, как и этот человек, был настоящим врачом и отправился лечить больных, не думая о собственной безопасности. Я тут же подумал о том, какой удар это для хозяина. Совсем недавно умер его друг Шарль д'Амбуаз, французский наместник в Милане, пригласивший маэстро в этот город.