Печать скорби (Война за мир)
Шрифт:
— Я позволю себе продолжить и рассказать, чем все закончилось, — как ни в чем не бывало сказал Донирчеммо Томба. — Джа-лама привел примерно около сотни своих людей к монастырю. Оружия у него было вдосталь — в придачу к прочим своим подвигам Джа-лама довольно активно приторговывал оружием: ведь его город-крепость находился возле самой границы... Известно, что его люди были вооружены британскими винтовками «Ли Энфилд», что у них с собой было по меньшей мере два пулемета и динамитные шашки в немалом количестве. В монастыре же, разумеется, никакого оружия не было, ибо это табу.
В общем, монастырь был почти разрушен, однако, как ни странно,
— А в легендах хотя бы намекают на то, что это было за тайное оружие? — заинтересовалась Лана.
— Нет, ничего, — покачал головой Донирчеммо Томба. — Но мы впоследствии учитывали то обстоятельство, что тайное оружие могло сохраниться и по сей день. Раз настоятель остался в живых, он должен был передать знание ученикам, а те — своим ученикам.
— Надо так понимать, что вы оба направились в тот монастырь? — спросил Сварог, задумчиво крутя в руке стакан с вином.
— Ага, — кивнул Ольшанский, доливая в рюмку остатки коньяка. — Я уже почти не сомневался, что монастырь Намчувандан — тот самый, который утопал в тумане в моем видении во время клинической смерти. Слишком много совпадений для простой случайности. И, кстати говоря и забегая вперед — я оказался прав.
Он помолчал, вспоминая, а потом сказал:
— Мы были друг в друге заинтересованы. Донирчеммо знал, где находится монастырь, знал язык и местные обычаи, разбирался и в монашеских делах, потому как одно время и сам был монахом. А у меня были деньги, без которых в нашем предприятии никак не обойтись. Монастырь располагался очень высоко в торах. Чтобы добраться до него, нужно было организовать настоящую экспедицию: запастись провизией на неделю, купить — вы будете смеяться! — мулов, набрать подарков, чтобы было чем расположить к себе монахов, нанять проводника по горным тропам. Да и потом, ежели артефакт и в самом деле существует, кто сказал, что нас подпустят к нему бесплатно!
— Подождите, подождите... Зачем вам понадобился тот монастырь, я понимаю, — сказал Сварог. — Но зачем он понадобился уважаемому Донирчеммо?
— В том-то все и дело! — Ольшанский взмахнул рукой, едва не опрокинув тарелку. — Помните, я вам сказал, что Джа-лама — не выдумка былинных сказителей и тому имеется убедительнейшее доказательство? Это доказательство сидит перед вами. Донирчеммо Томба — внук того самого, знаменитого «святого-разбойника» Джа-ламы!
— Истинная правда, — кивнул лесник. — Разбойник Джа-лама — мой дед. После того как я узнал, чья кровь течет в моих жилах, во мне все перевернулось. Это было самым сильным потрясением в моей жизни. Меня охватила одна-единственная страсть — узнать о моем деде Джа-ламе как можно больше. Страсть была настолько сильной, что я даже испугался этой силы, она раздирала меня на части. Чтобы успокоиться и разобраться в себе, я несколько лет провел в монастыре в Монголии. Именно там я со всей отчетливостью осознал, что
— Замечу, что Донирчеммо появился в Тибете одновременно со мной, — Ольшанский повернулся к Сварогу:
— Еще одна случайность, скажете?
Сварог в ответ пожал плечами. И был в этом жесте совершенно искренен.
— Вы замечательно говорите по-русски, — Лана вскинула глаза на Донирчеммо Томба. — А как утверждает Ольшанский, и по-тибетски тоже. И имя у вас тибетское. А еще, насколько помню, были какие-то астраханские калмыки, из которых происходил ваш дед. Как все запутано, однако...
— Даже более запутано, чем вы себе представляете, — усмехнулся лесник. — Потому что еще были монголы, благодаря которым я и заговорил по-русски. Дело в том, что мой отец ушел из города-крепости Джа-ламы, забрав всю свою семью. Ушел еще при живом деде. Шаг с его стороны был отчаянный. С одной стороны, он предчувствовал, что век Джа-ламы заканчивается и вот-вот до «святого-разбойника» доберутся если не те, то эти. И тогда всему ближайшему окружению «горного Робин Гуда» придется несладко, а в первую голову достанется, конечно, детям разбойника. С другой стороны, вместо благополучной жизни в городе-крепости мой отец обрекал семью на скитания и неизвестность... Он выбрал последнее.
Лесник на несколько секунд замолчал, глядя на догорающую в фонаре свечу. Его скуластое лицо на миг окаменело, на него легла тень.
— Я не могу обсуждать выбор отца, — заговорил он снова. — Он сделал его, и на этом все... Наша семья долго скиталась, жила в нищете. Я родился уже в Монголии. С детских лет говорил на двух языках, тибетском и монгольском. На первом — дома, на втором — на улице. А потом случилось... В общем, в один день я потерял отца, мать, всех братьев и сестер. И сам должен был сдохнуть, но так уж вышло, что не сдох, а выжил. Меня подобрал, спас и приютил один пастух. Он выучил меня многому и среди прочего русскому языку. Он говорил мне: «Поверь мне, этот язык станет для тебя главным языком». Сам Мэлсдорж знал русский не хуже...
— Кто?! Как звали пастуха, ты сказал?! — вырвалось у Сварога. Он чуть было не вскочил со своего места.
— Мэлсдорж, — удивленно повторил лесник. — Человек, который воспитал меня, заменив отца.
На миг все качнулось перед глазами Сварога...
Имя Мэлсдорж — редкое имя. Оно хоть и имело традиционное для монгольских имен окончание «дорж», но «мэлс» переводилось как Маркс, Энгельс, Ленин. Одно время и в Монголии тоже, как и у нас, была такая мода. Но, как и у нас, мода быстро прошла, поэтому не многие дети успели получить экзотические имена. Разве у нас часто встретишь всяких Октябрин и Велемиров?
Мэлсдорж... Воспоминания нахлынули штормовыми волнами. Военный городок в монгольской степи, раскопки древнего кургана, археологиня Света, слухи, бродившие по части о шаманских способностях Мэлсдоржа, провалы в неизвестность, светлобородый вождь Нохор, золотая пуля. А потом — последний, окончательный провал в мир Талара...
«Может быть, все же совпадение? А что пастух... Так кто в Монголии не пастух». Впрочем, нет ничего проще, чем узнать, тот или не тот Мэлсдорж. Один-два уточняющих вопроса...