Печать скорби (Война за мир)
Шрифт:
— А разве мы здесь заночуем? — спросила Лана.
— По тайге ночью много не наездишь, — сказал олигарх. — Отправимся завтра с рассветом, к десяти будем на месте. В самый раз прибудем.
Без всяких указаний со стороны начальника вся охрана Ольшанского, и Ключник в том числе, осталась внизу.
Повесив светильник на крюк возле двери, лесник жестом пригласил гостей за собой. Через сени Томба провел их в просторную гостиную, тут же стал обходить комнату, зажигая висящие в углах свечные фонари.
Обстановка здесь была воистину аскетическая: циновки на полу, около полудюжины деревянных колодок с набитыми
Случайно ли?
— М-да, не зашикуешь, — тихо проговорила Лана, ни к кому конкретно не обращаясь. — А вокруг безлюдная тайга, точно такая же, как и тысячи тысяч лет назад... Бог мой, даже как-то не верится, что где-то есть компьютеры, Интернет, стереосистемы и реклама. А также биржевые котировки и идиотское шоу Малазова. Не верится, что где-то в офисах люди готовы душу дьяволу продать за повышение из младших клерков в полусредние. И начинаешь думать: а так уж ли важно и необходимо все вышеперечисленное? — она печально вздохнула. — Видишь, Ольшанский, что делает тайга даже с насквозь практичными женщинами...
— Возвращает к истокам, — хмыкнул олигарх. — А может, ты просто завидуешь, а? Потому что закрадывается мыслишка: а вдруг живущие тут счастливее всех нас, так называемых цивилизованных людей?
— А на мой взгляд, философствовать гораздо сподручнее на сытый желудок, — вставил и Сварог свое слово. — Пора бы уж и подкрепиться.
— Эт-то верно, — согласился Ольшанский. — Донирчеммо, сходи потом к машинам. Там у ребят в багажниках кое-что прихвачено с собой...
После чего олигарх опустился на циновки, сел, сноровисто подогнув под себя ноги, и жестом призвал Сварога и Лану последовать его примеру.
— А... — открыла было рот Лана.
— А стульев в этом доме нету, ни одного, — предвосхитил ее вопрос Ольшанский.
— Ну и завез ты меня, — пробурчала Лана и попыталась примоститься на обитых войлоком деревянных колодках, но у нее ничего не получалось, она плюнула и, сев на циновки, заплела ноги каким-то замысловатым способом, едва не морским узлом, продемонстрировав недюжиную гибкость в членах. Ну а Сварог, не мудрствуя, без должной грациозности и без акробатических изысков уселся на пол по-турецки.
— Очень романтическая обстановка, не находишь, прелесть моя бывшая? — с явной подначкой обратился к Лане олигарх.
— Да пошел ты в жопу со своей романтикой, — огрызнулась та.
Обещанной трапезы ждать пришлось не дольше получаса. Беседа за столом как-то не клеилась все это время, они вяло, без всякого энтузиазма обменивались короткими репликами. Вялость, наверное, была от усталости, в общем-то, напрашивалась какая-то встряска. Может, сытный ужин встряхнет?
Наконец лесник с невыговариваемым именем накрыл стол. На молочного цвета
Назначение блюда с водой, принесенного лесником в последнюю очередь и водруженного в центр стола, Сварог угадал правильно — омовение. Пример показал Донирчеммо Томба, первым окунув пальцы в чуть теплую, дурманно пахнущую травами воду, после чего несколько раз сильно встряхнул кистями рук. «Сомнительная гигиена, — подумал Сварог, дождавшись своей очереди макнуть конечности. — Надо быть железно уверенном в чистоте рук того, с кем садишься за стол... Ну оно, правда, лучше, чем вовсе никакой гигиены».
— Не знаю, кто как, а я предпочитаю стряпню Донирчеммо Томба, — заявил Ольшанский, вытирая руки льняной салфеткой. И свои слова он подтвердил тем, что вооружился палочками для еды и поднял со стола дымящуюся глиняную миску.
Донирчеммо Томба, закончив все хлопоты, привычно опустился на пол, ловко подвернул ноги. Он, разумеется, тоже предпочел свою стряпню. Да и Сварог, подумав, последовал его примеру.
Вопреки ожиданиям, еда оказалась вполне даже ничего. Правда, ни кусочка мясного на столе и в мисках не отыскалось. В мисках обнаружилась лапша в большом количестве, вареные овощи, крошеные сырые овощи, изюм и какие-то вареные корешки, по вкусу отдаленно напоминающие курятину. Все это было залито неким коричневым отваром и обильно приправлено специями, напрочь изничтожающими изначальный вкус блюда, но создающими новый и, следует признать, недурственный вкус. И никакого, заметьте, яда не подсыпали в угощение — что весьма радовало и обнадеживало.
Некоторое время все молча насыщались. Правда, Лана предпочла продукты, привезенные с собой. Она попробовала лепешки «от Донирчеммо Томба», у которых, кстати, был медовый привкус, скривилась и перешла на более привычную еду.
Молчание нарушил Ольшанский. Он налил только себе (другие отказались) коньячку, пригубил его, сказал, обращаясь к Сварогу и Лане:
— Пари держу, вы сейчас гадаете, мучаетесь вопросом: а кто таков этот наш хозяин и что за неслыханное у него имя — Донирчеммо Томба? А имя самое что ни на есть тибетское, скажу я вам, хотя... Ну впрочем, надо по порядку...
Он выпил коньяк. Странно, но Ольшанский обвально, лавинообразно трезвел прямо на глазах.
— Итак, мы с алюминиевым Зубковым не сошлись во мнениях по некоторым деловым вопросам. И умные люди мне сказали: «Беги, ежели хочешь еще немножко пожить. И желательно как можно дальше. Пересиди где-нибудь, пока закончится передел». Я внял мудрым советам. Потому как и сам премного был наслышан о господине Зубкове. А ломать голову над тем, где отсидеться, не пришлось. Наконец-то у меня появилось свободное время выбраться в Тибет и в Непал и заняться поисками монастыря из своего видения.