Печать ворона
Шрифт:
Потом Иван узнал, что иногда Басмачный «воспитывает» «стариков», заводя по одному к себе в каптерку. Он бил их там, как говорится, без свидетелей. Никто не осмеливался дать отпор. Ведь прапор был старшим по званию, ударить его оз-начало дисбат, к тому же Басмачный был мастером спорта по боксу…
— Я знаю, кто из вас дедовщину рассаживает! — продолжил старшина. — И всегда буду знать! Понятно? И буду учить так, что мало не покажется никому! Р-разойдись.
— Чем на гражданке занимался? — спросил Саня, устало опуская
— Учился, — пожал плечами Иван. Была глубокая ночь, спать хотелось жутко, но «духи» спят мало. Раньше Иван бы ни за что не поверил, что можно спать по че-тыре часа в сутки и при этом работать, маршировать и учить устав. Сидевший ря-дом Тунгус мерно раскачивался из стороны в сторону, его плоские губы шептали то ли молитву, то ли тягучую восточную песню, но работал он быстрее остальных.
— Да это понятно, — проронил сидевший напротив Ивана Художник. — Все мы учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь…
— Еще работал, — вяло произнес Иван. Разговаривать не хотелось. Хотелось спать. Да и чего говорить? Все, как у всех: учеба, гулянки, девчонки. Он отличался от прочих лишь черным клеймом на груди. Но о нем он говорить не хотел.
— Эй, ты! Иды суда! — в дверях возник повар-азербайджанец. Его скрюченный грязный палец указал на Саню.
— Чего надо? — спросил тот, поднимаясь с места.
— Иды, там убрат нада! — махнул рукой азер. Иван посмотрел на Саньку. Они бы-ли в наряде по столовой и обязаны делать все, что говорят. Хотя, вообще-то в на-ряде были не они, а несколько дедов, но им картошку чистить западло, они лучше поспят…
Саня положил нож и пошел за поваром.
— А чего тебя Художником называют, рисуешь здорово? — спросил Иван. Алексей улыбнулся:
— Да так, умею немного. А называют… Потому что мы для них не люди вовсе, — сжав губы, он посмотрел на Ивана, — мы «духи». А «духу» зачем имя? Я — Ху-дожник, он — Тунгус, Санек — Водила. Тебя они тоже как-нибудь назовут.
Из соседней комнаты донеслась матерная ругань и глухой звук удара.
— Чего ты? — раздался нервный голос Санька.
Снова приглушенное ругательство. Иван поднялся.
— Сиди, что ты сделаешь! — одернул его Художник, но Иван, не выпуская нож, вышел в коридор. Тунгус перестал раскачиваться и замер, но пальцы продолжали вращать картофелину, и ржавый кухонный нож вгрызался в желтую с черными «глазками» мякоть.
Ориентируясь по звуку, Иван вошел в соседний бокс. Это была разделочная. Стены в белом кафеле, деревянные доски на нержавеющих столах, и огромная иссеченная колода посредине. Саня сидел на полу, держась за руку, с которой стекали струйки крови. Кавказец нависал над ним, сжимая нож. Он обернулся
— Чего здесь? Иды на х…й работай!
— Сам иди на х…й! — сказал Иван.
— Что сказал? — Повар шагнул к духу, но заметил, как шевельнулся нож в руке Ивана, и остановился. — Что, душара, ох…ел, да? Нож палажи!
Их взгляды встретились. И повар увидел, как в карих глазах духа на мгно-венье мелькнула странная тень, и зрачки стремительно почернели, уставившись двумя бездонными, жуткими жерлами. Он открыл рот, но не мог выдавить ни сло-ва. Иван смотрел на него, мысленно втыкая нож в белый, замызганный халат.
Протиснувшись бочком мимо, повар помчался прочь. Иван подошел к Сане. Солдат поднялся, держа на весу рассеченную, залитую кровью ладонь.
— За что он тебя? — спросил Иван.
— Надо в медпункт идти, — ответил Саня. Он не сказал «спасибо», но Иван знал, что поступил правильно.
— Повезло, — завистливо сказал Леша. — Может, в лазарет положат…
— И ты себе полосни, — посоветовал Иван.
— Я б полоснул, да уже не поверят…
Иван проводил Санька до дверей, но двери открылись прежде, чем он успел протянуть руку. На пороге стоял дежурный капитан.
— Что случилось? — спросил он, сразу разглядев рассеченную руку. Иван посмот-рел на приятеля.
— Порезался, — ответил Саня, воровато оглянувшись на Ивана.
— Иди в медпункт, — сказал офицер. — У вас тут все в порядке? — он шагнул в коридор.
Иван промолчал. «Все в порядке, — подумал он, смеясь про себя, — так, немного поножовщины. А так все в порядке! И всегда будет в порядке, пока вы сами не захотите увидеть.»
— Азиф! Азиф!! — позвал капитан. В конце коридора явился повар. Подойдя, он улыбнулся, показывая ряд золотых зубов.
— Здорово, Азиф, — капитан пожал повару руку, как равному. — Слушай, картош-ка есть жареная?
— Сделаем, товарищ капитан! — у азербайджанца пропал акцент.
— Салатик еще сделай, с маслицем, хорошо? Я подойду через полчаса. Да, у тебя там боец руку порезал, ты в курсе?
— Да-а, — улыбочка повара чуть поблекла.
— Я его в медпункт отправил. А так все в порядке?
— Канэшно!
— Ну, все, — капитан развернулся и вышел. Азиф уставился на Ивана с нескры-ваемой ненавистью:
— Иды картошка чисти! Душара!
Капитан ушел, и Азиф отправился в поварскую, кипя от злости. Душара по-смел так смотреть! Он раздраженно открыл дверь поварской и зашел. Внутри на-курено, на ковре перед телевизором сидел Вагиз — здоровенный татарин одного с Азифом призыва.
— Эй, говорил тебе, не кури здесь! — Азиф не курил и не любил табачного дыма. — Капитан тут ходит. Придет скоро.
— Ладно, сейчас ухожу, — Вагиз посмотрел на повара. — Что-то ты нервный ка-кой-то.