Педагогика угнетенных
Шрифт:
Эта книга, возможно, спровоцирует негативную реакцию многих читателей. Некоторые воспримут мою позицию в отношении проблемы человеческого освобождения как чисто идеалистическую, а может быть, даже скажут, что обсуждение онтологического призвания, любви, диалога, надежды, смирения и сочувствия – это не что иное, как пустая реакционная болтовня. Другие не примут (или не захотят принять) высказанное мной осуждение ситуации угнетения, которая выгодна угнетателям. Соответственно, этот откровенно экспериментальный труд предназначен для радикалов. Я уверен, что христиане и марксисты, хоть они могут со мною не согласиться полностью или отчасти, дочитают его до конца. Но читатель, который принимает как догму закрытые «иррациональные» положения, отвергнет диалог, который я надеюсь начать благодаря этой книге.
Сектантство, основанное на фанатизме, всегда ограничивает. Радикализм, подпитываемый критическим мышлением, всегда подталкивает к творчеству. Сектантство мифологизирует и тем самым разобщает; радикализм критикует и тем самым освобождает. Радикализм предполагает усиленную приверженность выбранной
Сектантство в любых политических кругах становится препятствием эмансипации человечества. Его ультраправая разновидность, к сожалению, не всегда провоцирует появление своего естественного противника – радикализации революционеров. Нередко сами революционеры становятся реакционерами, впадая в сектантство в процессе реакции на сектантство правых. Эта перспектива, однако, не должна заставлять радикалов становиться послушными пешками в руках элиты. Будучи участниками процесса освобождения, они не могут бездействовать, видя насилие угнетателей.
И вместе с тем радикал не может быть субъективистом. Для такого индивида субъективное существует только в связи с объективным (с конкретной реальностью, которая представляет собой объект анализа). Субъективность и объективность, таким образом, сливаются в диалектическое единство, рождая знание, которое неразрывно связано с действием, и наоборот.
Со своей стороны, ослепленный иррационализмом сектант, какими бы ни были его убеждения, не воспринимает (и не может воспринимать) движущую силу реальности – или же неправильно ее интерпретирует. Если такой человек и мыслит диалектично, то это «прирученная диалектика». Такой ультраправый фанатик (которых я ранее называл «урожденными сектантами» [73] ) хочет замедлить исторический процесс, «приручить» время и, следовательно, «приручить» людей. Сектант левого толка полностью сбивается с верного пути, когда пытается диалектически интерпретировать реальность и историю, и, в сущности, встает на позиции фатализма.
73
Из книги Паулу Фрейре «Образование как практика освобождения».
Ультраправый сектант отличается от своего левого товарища тем, что первый пытается «приручить» настоящее, так, чтобы (как он надеется) будущее воспроизводило это «прирученное» настоящее, в то время как последний полагает, что будущее предопределено и подобно неизбежной судьбе, року или участи. Для правого сектанта связанное с прошлым «сегодня» – это нечто заданное и неизменное. В представлении левого сектанта «завтра» утверждено заранее, предопределено и неотвратимо. Как этот правый, так и этот левый – реакционеры, потому что, отталкиваясь от своих ложных взглядов на историю, они оба начинают предпринимать действия, которые отрицают свободу. То, что один из них представляет себе «выдрессированное» настоящее, а другой – предопределенное будущее, не означает, что из-за этого они опускают руки и становятся пассивными наблюдателями (причем первый ожидает, что настоящее будет продолжаться, а второй ждет, когда пройдет уже «известное» будущее). Напротив, шагая по замкнутому «кругу уверенности» и не имея возможности из него выйти, эти индивиды «создают» собственную правду. Она не похожа на правду мужчин и женщин, которые борются за построение будущего и идут на связанные с этим самым строительством риски. Не похожа она и на правду людей, которые сражаются плечом к плечу и вместе учатся строить это будущее, которое является не получаемой людьми данностью, а скорее чем-то, что они создают. В равной степени воспринимая историю с собственнической точки зрения, оба типа сектантов остаются без поддержки народа – а это все равно, что выступать против него.
В то время как правый сектант, закрываясь в «своей» правде, всего-навсего реализует свою естественную роль, левый, становясь несгибаемым сектантом, отрицает собственную сущность. Однако, каждый из них, вращаясь вокруг «своей» правды, чувствует угрозу, когда эта правда ставится под сомнение. Другими словами, каждый из них расценивает все, что не является «его» правдой, как ложь. Как мне однажды сказал журналист Марсио Морейра Альвес, «они оба страдают от отсутствия сомнений».
Радикал, преданный борьбе за освобождение человечества, не становится пленником «круга уверенности», внутри которого пленницей становится и сама реальность. Напротив, чем радикальнее настроен человек, тем лучше он понимает реальность, и, следовательно, лучше зная ее, он может более продуктивно ее преобразовывать. Такой индивид не боится встать лицом к лицу с настоящим миром, услышать и увидеть его. Такой человек не боится встретиться с народом или вступить с ним в диалог [74] . Такой человек не считает себя собственником истории или всех людей, или освободителем угнетенных, но при этом в ходе истории он посвящает себя борьбе на их стороне.
74
«До тех пор, пока теоретическое знание остается привилегией горстки “академиков”, состоящих в Партии, она рискует сбиться с пути». Роза Люксембург. Социальная реформа или революция? Цитировалось [по англ. изданию: Rosa Luxembourg. Reform or Revolution]
«Педагогика угнетенных» – вступительный труд, канва которого представлена на последующих страницах, – это задача для радикалов, с которой сектанты не справятся.
Я буду доволен, если среди читателей этой книги найдутся те, кому хватит способностей критически мыслить, чтобы поправить имеющиеся в ней ошибки и двусмысленности, углубить мои утверждения и указать на аспекты, которые я упустил. Возможно, некоторые поставят под сомнение мое право рассуждать о действиях, направленных на революционные культурные изменения – то есть о том, в чем мне не приходилось участвовать лично. Однако тот факт, что сам я никогда не участвовал в революционных действиях, не отнимает у меня возможности рассуждать на эту тему. Более того, во время работы педагогом я использовал методы диалога и постановки проблем, в результате чего накопил довольно богатый запас материала, что заставило меня пойти на риск и высказать утверждения, содержащиеся в этой книге.
Я надеюсь, что из всего сказанного на этих страницах несомненным останется, по крайней мере, следующее: мое доверие к народу и моя вера в людей и в создание мира, в котором будет проще любить.
Здесь я хотел бы выразить благодарность Эльзе – моей жене и первому читателю, за понимание и поддержку, проявленную в отношении моей работы, которая принадлежит в том числе и ей. Я также хотел бы поблагодарить ряд моих друзей за их комментарии к рукописи. Рискуя упустить некоторые имена, я упомяну следующие: Жуан да Вейга Коутиньу, Ричард Шолл, Джим Лэм, Майра и Жовелино Рамос, Паулу де Тарсо, Альмину Аффонсу, Плиниу Сампайу, Эрнани Мария Фиори, Марсела Гажарду, Хосе Луис Фиори и Жуан Закариоти. Разумеется, ответственность за выдвинутые в этой книге утверждения лежит на мне и ни на ком больше.
Глава 1
Обоснование педагогики угнетенных; описание противоречия между угнетателями и угнетенными и способов его преодоления; угнетение и угнетатели, угнетение и угнетенные; освобождение как процесс, основанный на взаимодействии, а не как подарок или самостоятельное достижение
С аксиологической точки зрения проблема гуманизации всегда была для человечества центральной, но теперь ее значимость становится неопровержимой [75] . Озабоченность вопросом гуманизации одновременно приводит к осознанию дегуманизации не только как онтологической возможности, но и как исторической реальности. Видя, каких масштабов достигает дегуманизация, человек может задаться вопросом о том, реальна ли возможность гуманизации как таковая. В ходе исторического процесса, в конкретном объективном контексте, как гуманизация, так и дегуманизация сосуществуют в качестве возможностей, которые может выбрать для себя человек как несовершенное существо, осознающее свое несовершенство.
75
Современные движения сопротивления, в первую очередь молодежные, хоть и отражают особенности конкретных ситуаций, в которых возникают, по своей сути демонстрируют озабоченность положением людей как живых существ в мире и их взаимодействие с ним – озабоченность тем, кем являются эти существа и как они существуют. Осуждая цивилизацию потребления, обличая бюрократию всевозможных видов, требуя преобразования университетской системы (изменения жестких принципов общения между студентами и преподавателями и помещения этих взаимоотношений в контекст существующей реальности), выдвигая предложения о трансформации самой реальности, чтобы стало возможным обновление университетов, атакуя старые порядки и традиционные институты в попытке утвердить право людей быть принимающими решения Субъектами, все эти движения воплощают стиль нашей эпохи – скорее антропологичный, чем антропоцентричный.
Однако, хотя как гуманизация, так и дегуманизация представляют собой реальную альтернативу, только первая является истинным предназначением человека. Это предназначение постоянно отрицается и в то же время подтверждается этим же отрицанием. На пути гуманизации встает несправедливость, эксплуатация, угнетение и насилие угнетателей. Но истинность этого предназначения подтверждается стремлением угнетенных к свободе и справедливости и их борьбой за возвращение утраченной ими человечности.
Дегуманизация, которая оставляет свою печать не только на тех, кого насильно лишили звания человека, но и на тех, кто это сделал (пусть и немного иначе), – это отступление от предназначения, которое заключается в том, чтобы становиться человеком в полном смысле этого слова. Это отступление случается в истории, но оно не является историческим призванием человека. Ведь признать, что дегуманизация – это историческое призвание человека, значило бы впасть либо в цинизм, либо в полное отчаяние. Тогда борьба за гуманизацию, за освобождение трудящихся, за преодоление разобщенности, за признание мужчин и женщин личностями – все это потеряло бы смысл. Эта борьба возможна лишь потому, что, будучи конкретным историческим фактом, дегуманизация – это не данность, а результат несправедливого социального порядка, который порождает в угнетателях стремление к насилию, которое, в свою очередь, обесчеловечивает угнетенных.