Педро Парамо. Равнина в огне (Сборник)
Шрифт:
Братья Хосе, два сына Собаки, первыми пришли в себя: сначала подняли головы, затем встали во весь рост. И уже ходили из стороны в сторону, ожидая, что скажет Педро Самора. И он сказал:
– Еще одна такая стычка, и нам конец.
Но тут же, в нервной судороге, будто пытаясь проглотить комок гнева, он откашлялся и крикнул двум Хосе: «Сам знаю, что нет вашего отца, но потерпите, потерпите немного! Мы вернемся за ним!»
Выстрел с той стороны поднял на воздух стаю зуйков. Птицы рухнули вниз вдоль стены оврага, потом поднялись
Братья Хосе вернулись на место и молча сели на корточки.
Мы просидели так весь вечер. С наступлением ночи пришел Чиуила, вместе с одним из Четверых. Они сказали, что пришли оттуда, снизу, от Гладкого Камня, но сказать наверняка, ушли ли федералы, не могли. Кажется, все постепенно успокоилось. Время от времени слышался вой койотов.
– Эй, ты, Голубь! – сказал мне Педро Самора. – Поручение для тебя: пойдешь с братьями Хосе к Гладкому Камню. Посмотрите, что стало с Собакой. Если он мертв – похороните. То же сделайте с остальными. Раненых положите на видное место, чтобы заметили солдаты. Но с собой никого не берите.
– Будет сделано.
И мы ушли.
Чем ближе мы подходили к загону, где были заперты наши лошади, тем отчетливее слышался вой койотов. Лошадей уже не было, стоял один тощий осел, который жил там еще до нас. Лошадей, понятное дело, увели федералы.
То, что осталось от Четверых, мы нашли в кустах: три тела, будто нарочно стопкой сваленные друг на друга. Мы приподняли каждому голову и немного потормошили, чтобы проверить, не подаст ли кто признаков жизни. Но нет, они были мертвецки мертвы. Еще один из наших лежал с торчащими наружу ребрами в большой луже неподалеку. Его, кажется, распотрошили ударами мачете. Пройдясь вверх-вниз вдоль ограды, мы нашли еще пару трупов. Лица почти у всех почернели.
– Этих наверняка добивали в упор. Как пить дать, – сказал один из братьев.
Мы принялись искать Собаку: плевать на всех остальных, только бы найти знаменитого Собаку.
Он нам не попадался.
«Наверное, унесли с собой, – подумали мы. – Они, наверное, забрали его, чтобы показать правительству». Но мы все равно продолжали искать повсюду, среди жнивья. Вокруг все так же выли койоты.
Так они и выли всю ночь, не переставая.
Несколько дней спустя, в долине реки Армерии, проходя вдоль берега, мы снова повстречались с Петронило Флоресом. Мы начали отступать, но было поздно. Нас будто к стенке лицом приставили. Педро Самора галопом промчался перед нами на крепко сбитом, пегом жеребце – лучшей лошади, что я видел в жизни. А за ним – мы, гурьбой, пригибаясь к загривкам наших лошадей. Рубка выдалась знатная – ни убавить, ни прибавить. Сам я, правда, не сразу понял, что произошло, потому что упал в реку и чуть не утонул под тяжестью мертвой лошади. Течение унесло нас обоих и там, в мелкой заводи, прибило к песчаному берегу.
Это была последняя наша стычка с людьми Петронило Флореса. Больше мы не воевали. Честно говоря, мы и прежде
Мир вернулся на Большую Равнину.
Но ненадолго.
Вот уже больше восьми месяцев мы прятались в нашем укрытии в каньоне Тосин – там, где река Армерия на многие часы пути уходит в ущелье, чтобы потом вновь выйти наружу на морском побережье. Мы думали: пройдут годы, и мы снова выберемся на свет, а люди и не вспомнят о том, кто мы такие. Начали разводить кур, время от времени поднимались в горы поохотиться на оленей. Нас было пятеро. А по сути дела четверо, потому что у одного из братьев Хосе развилась гангрена на ноге после того, как пуля попала ему чуть пониже ягодицы. В тот самый раз, когда нас обстреляли со спины.
Так мы ждали и уже начинали думать, что больше ни на что не годимся. И не знай мы наверняка, что там нас всех перевешают, мы давно пошли бы и сдались.
Но тут появился некий Армансио Алькала, который прежде занимался тем, что разносил письма и поручения Педро Саморы.
Было раннее утро. Мы разделывали коровью тушу, когда вдруг услышали сигналы рожка. Звук раздавался издалека, со стороны Равнины. Через некоторое время он послышался вновь. Словно бычий рев: сначала звонкий, потом гулкий, потом снова звонкий. Из-за эха звук каждый раз разносился все дальше, и теперь был слышен и здесь, как бы ни заглушал его рокот реки.
Вот-вот должно было взойти солнце, когда этот самый Алькала появился среди можжевеловых деревьев. На груди у него висели, крест-накрест, две патронные ленты калибра «44», а поперек крупа лошади, словно большой чемодан, лежала стопка ружей.
Он слез с жеребца, раздал нам карабины и сложил обратно «чемоданом» те, что остались.
– Если сегодня-завтра нет ничего срочного, готовьтесь к выходу в Сан-Буэнавентуру. Педро Самора ждет вас там. А я пока спущусь пониже и поищу Галчат. Скоро вернусь.
На следующий день он вернулся, уже на закате. И верно, с ним были Галчата. В буром свете заката мы видели их смуглые лица. И еще трое, которых мы не знали.
– Лошадей достанем по дороге, – сказал он. И мы пошли за ним.
Задолго до того, как оказаться в Сан-Буэнавентуре, мы поняли, что все окрестные ранчо пылают огнем. Лучше всего горели амбары – ввысь поднималось такое пламя, что казалось, будто горит лужа скипидара. Искры взлетали и взрывались во тьме ночного неба, превращаясь в большие сияющие облака.
Мы шли вперед, ведомые заревом из Сан-Буэнавентуры, и внутри нас что-то будто говорило: мы должны попасть туда и покончить со всем, что осталось.
Не успели мы подойти, как увидели первых всадников на шедших рысью лошадях. К их седлам были приторочены веревки, на которых, как на аркане, тащились какие-то люди – некоторые еще пытались ползти, опираясь на руки, а другие, уже не в силах пошевелиться, со свесившимися на грудь головами волочились по земле.
Мы смотрели, как всадники проезжают мимо. Слегка поодаль ехал Педро Самора, а с ним – еще много людей на лошадях. Их было много – больше, чем когда-либо. Это нам понравилось.