Педро Парамо. Равнина в огне (Сборник)
Шрифт:
Снаружи все так же билась река. Слышался шепот ветра. Крики играющих детей. Глубоким вечером казалось, что еще совсем не поздно.
Человек снова отошел выглянуть за дверь и вернулся. Он рассказывал дальше:
– Легко смотреть на эти вещи отсюда, когда это только воспоминания. Здесь нет ничего и отдаленно похожего на них. Но мне не стоит никакого труда рассказывать вам о Лувине – о месте, которое мне хорошо известно. Там я жил. Там я оставил свою жизнь. Я ехал туда, полный самых смелых надежд, а вернулся конченым стариком. А теперь туда едете вы… Пусть так. Благодаря вам я будто
– Я поехал, – сказал он нам.
– Постой, неужто ты не дашь лошадям передохнуть? Они ведь все в мыле.
– Здесь изжарятся еще больше, – сказал он. – Лучше поеду.
И он уехал, кубарем катясь по Склону Грубого Камня, изо всех сил пришпоривая лошадей – будто место, где он нас оставил, было населено бесами.
Мы – я, жена и трое детей – остались стоять там, посреди площади, со всеми нашими вещами в руках. Посреди этого места, где был слышен один только звук – завывание ветра. Просто площадь. Ни травинки, ветру не за что зацепиться. Там мы и стояли.
Тогда я спросил у жены:
– В какой мы стране, Агрипина?
Она только пожала плечами.
– Хорошо. Если тебе не трудно, сходи поищи, где тут можно поесть и переночевать. Мы подождем тебя здесь, – сказал я ей.
Она взяла самого младшего из детей и ушла. И не вернулась.
На закате, когда солнце освещало только самые верхушки холмов, мы пошли искать ее. Мы обошли все переулки Лувины, пока не нашли ее в церкви. Она сидела прямо посередине заброшенной церкви, а ребенок спал у нее между ногами.
– Что ты делаешь здесь, Агрипина?
– Я зашла помолиться, – сказала она нам.
– Зачем? – спросил я.
Она пожала плечами.
Молиться там было некому. Это была пустая коробка, без дверей, с зияющими дырами вместо окон и щелями в потолке, через которые, как сквозь решето, гулял туда-сюда ветер.
– Где здесь гостиница?
– Здесь нет никакой гостиницы.
– А постоялый двор?
– И постоялого двора нет.
– Ты видела кого-нибудь? Живет здесь кто-нибудь? – спросил я.
– Да. Там, напротив… Женщины… Я и теперь их вижу. Взгляни: там, сквозь щели в двери, я вижу, как блестят их глаза… Они смотрят на нас… Смотрят в нашу сторону… Приглядись. Я вижу, как блестят их зрачки… Но у них нет еды для нас. Они даже не стали показываться. Сказали, что в этой деревне нет еды… Тогда я зашла сюда помолиться, попросить за нас Бога.
– Почему ты не вернулась к нам? Мы ждали тебя.
– Я зашла сюда помолиться. Я еще не закончила.
– В какой же мы стране, Агрипина?
Она снова пожала плечами.
В ту ночь мы устроились на ночлег в углу церкви, за полуобвалившимся алтарем. Ветер добирался и туда, пусть не такой сильный. Мы слышали, как он проносится над нами с протяжным воем.
Дети плакали, потому что не могли заснуть от страха. Жена пыталась уместить их всех у себя на руках. Обхватить руками горстку своих детей. А я сидел рядом и не знал, что мне делать.
С рассветом ветер утих. Позже он вернулся. Но был тем утром короткий миг, когда все вдруг стало спокойно, словно небо сошлось с землей и своей тяжестью раздавило все звуки… Слышно было, как сопят, успокоившись, дети. Я чувствовал рядом с собой тяжелое дыхание жены.
– Что это? – вдруг сказала она.
– Что – «это»? – спросил я.
– Вот это. Этот шум.
– Это тишина. Спи. Тебе надо отдохнуть хотя бы немного. Скоро будет светать.
И тут я тоже услышал. Как будто шелест крыльев летучих мышей в темноте, неподалеку от нас. Словно огромные летучие мыши бьют крыльями об пол. Я встал, и шелест крыльев усилился, как если бы стая летучих мышей встрепенулась и кинулась к дверным проемам. Тогда я тихонько двинулся туда, откуда слышался этот глухой шелест. У порога я остановился и увидел их. Увидел всех женщин Лувины, с кувшинами на плечах, в платках, повязанных вокруг голов, – черные силуэты на черном фоне ночи.
– Что вам нужно? – спросил я у них. – Чего вы ищете в такую рань?
Одна из них ответила:
– Мы идем за водой.
Я видел их: они стояли как вкопанные. Глядели на меня. Потом, словно тени, зашагали вниз по улице со своими кувшинами.
Нет, никогда я не забуду ту первую ночь, которую провел в Лувине.
– За это можно выпить, не находите? Хотя бы избавиться от горького привкуса воспоминаний на языке.
Мне показалось, вы спросили, сколько лет я прожил в Лувине, не правда ли? По правде говоря, я не знаю. Я потерял счет времени с тех пор, как мне его сбила лихорадка. Но, должно быть, прошла целая вечность… Дело в том, что время там идет очень медленно. Никто не ведет счет дням, никому не интересно, как друг за другом валятся в кучу года. Дни начинаются и кончаются. Потом наступает ночь. Только день и ночь, пока не приходит день смерти – единственная их надежда.
Вы, должно быть, думаете, что я все время возвращаюсь к одной и той же мысли. И ведь так оно и есть, точно так. Сидеть у порога, наблюдая за тем, как встает и садится солнце, то поднимая, то опуская голову, пока в конце концов пружина не даст слабину. И тогда все становится безмолвным, времени больше нет. Жить словно в вечности. Вот как живут там старики.
Дело в том, что, как любят говорить местные, в Лувине живут только седые старики да те, кто еще не родился… И обессилевшие женщины – кожа да кости. Дети, едва родившись, тут же уходят прочь. На рассвете жизни они сразу становятся мужчинами. Оторвавшись от материнской груди, тут же берутся за мотыгу, а там – куда подальше, только бы исчезнуть из Лувины. Так там заведено.