Пекарь-некромант 2

Федин Андрей Анатольевич

Жрец посматривал на дело своих рук с нескрываемым восхищением. Я видел, что ожидавшие отправки в печь батоны казались ему гениальным творением. И не спешил разубеждать парня. Лишь вкратце описал ему процесс дальнейших действий (длинными и занудными фразами мастера Потуса). Расписал «прописные истины» работы с отдохнувшими караваями. В порыве щедрости и болтливости описал придуманный Полушей способ «экономной» укладки заготовок в печь. Не представляю, сколько профессиональных тайн успел бы выболтать круглолицему пекарю. Если бы в зал не вошёл служитель Хакин.

Младший дознаватель замер на пороге

пекарни, удивлением осмотрелся. Царившая в зале чистота произвела на него впечатление. В его разноцветных глазах я прочёл вопрос: «А что, так можно было?». Служитель Хакин посмотрел на столешницу, где под тканью угадывались очертания нескольких десятков батонов. Перевёл взгляд на круглолицего пекаря – точнее, на его шапку (я сумел убедить коллегу, что есть у него волосы на голове, или их нет – не имеет значения; а вот соблюдение правил – это важно). И лишь насмотревшись по сторонам и удовлетворив любопытство, он вспомнил, зачем явился.

– Мастер Карп, - сказал младший дознаватель. – У меня есть для вас плохая новость.

– Пришло время платить налоги? – спросил я.

– Какие налоги?

– Любые налоги – это плохая новость.

– Нет, дело не в налогах, Мастер Карп, - сказал служитель Хакин. – Ваша пекарня сгорела.

Глава 43

– Кто-то погиб? – спросил я.

Жрец пожал плечами.

– О жертвах мне ничего неизвестно, - сказал он.

Я поймал себя на том, что шарю по карманам в поисках телефона – и это после года жизни в новом мире, где связь поддерживали при помощи посыльных и почтальонов (а может ещё и магии?)! Скрестил руки на груди, в задумчивости пожевал губы. Прекратил поиски телефона, потому что даже если бы и обнаружил трубку – кому бы позвонил? Сомневаюсь, что призрак мастера Потуса уже стал абонентом оператора мобильной связи. Да и номеров местных экстренных служб я не помнил.

– Когда это произошло?

– Как мне сообщили: ночью. Пожар тушили до полудня.

– Когда я сидел на заборе…

Мысленно перебрал, где ночью находились все те, кто мог пострадать от пожара. Полуша и Вера с Надеждой должны были явиться в пекарню только под утро. Лошка и Барбос – уже после них. Мастер Потус… - он призрак, а привидениям пожары не страшны, если то не ритуальные костры. Проблемы соседей по переулку меня мало заботили. О ком я позабыл? Вдовушкам в моё отсутствие в пекарне делать было нечего. А воришек, если тем не повезло забраться в мой дом именно этой ночью, мне не жалко.

Я не стал уточнять, пошутил младший дознаватель или сказал правду. Глаза служителя Чистой силы не почернели. И этот факт сказал мне гораздо больше, чем любые голословные утверждения. Новые вопросы я служителю Хакину не задавал. Вряд ли он сообщит мне причину возгорания. Да и так ли важна сейчас причина? Были бы все целы, а обгоревшие стены можно и восстановить… если мне это понадобится. Стал причиной несчастный случай, или произошёл поджог – просветит меня мастер Потус. Мне лишь нужно с ним поговорить.

Посмотрел на жрецов.

– Рад был с вами пообщаться, уважаемые, - сказал я. – Мне пора. Я немедленно возвращаюсь в город.

***

Я

настраивался пробиваться к выходу из обители Чистой силы едва ли не с боем. Но жрецы не попытались меня задержать. Напротив: служитель Хакин проводил меня до ворот, поинтересовался, найду ли я самостоятельно дорогу к городу. Я ответил младшему дознавателю, что не заблужусь. И что не опасаюсь встреч с дикими зверями или лихими людьми (при моём нынешнем настроении это им следовало бы меня опасаться). Пожелал жрецу хорошего вечера и поспешил в Персиль.

Шагая по камням дороги, отметил, что сейчас самое время Полуше ставить опару. Если бы не пожар, парень бы уже нервно поглядывал на дверь пекарни, мусоля в голове мысль о том, что его начальник снова проявил безалаберность. А то и вовсе замерял бы сейчас шагами пространство между пекарней и дорогой, дожидаясь моего появления. Но вряд ли мне или ему придётся сегодня замешивать тесто. Потому я мог и не торопиться – десяток минут задержки теперь не играли никакой роли.

Пока ещё неизвестные доброжелатели внесли коррективы в мой сегодняшний распорядок дня (да и в завтрашний – тоже). Причём, не только в мой. Их выходка (а я всё же полагал, что пожар случился не по моей вине) оказала влияние на планы многих жителей города – всех тех, что привыкли покупать хлеб в пекарне мастера Карпа. Хотя самые кардинальные перемены назревали всё же именно в моей жизни. Но я старался не думать о них до того, как выясню, что именно произошло прошедшей ночью.

***

Я уловил в воздухе запах гари, едва только вошёл в город. И поначалу думал, что тот был плодом моей фантазии. Но по мере моего приближения к Лисьему переулку запах кострища усиливался. А значит тот новый аромат, что шел теперь от моей пекарни ощущал едва ли не весь город. И едва ли не все жители Персиля знали, откуда именно взялась эта вонь. Потому что многие горожане меня узнавали, провожали взглядами. А кое-кто на словах даже выразил мне сочувствие.

Первый раз я окликнул мастера Потуса ещё у Северных ворот. Хотя и помнил, что на таком расстоянии мыслеречь не работала. Но продолжал упорно посылать призраку мысленные сигналы: призывал откликнуться. По пути к городу я попросил профессора Рогова спрогнозировать, какое воздействие мог оказать пожар на постэнтический слепок личности старого пекаря. Те проценты, что выдал мне Мясник, меня не расстроили и не обнадёжили. Понятным языком они звучали, как «хрен его знает».

***

Знакомый скрипучий голос старого пекаря раздался в моей голове, когда я подходил к территории городского рынка.

«Ну что ты раскричался, парень? – сказал мастер Потус. – Слышу я тебя. Можешь не орать».

– А почему не отвечаешь?
– спросил я.

Дежурившие у забора городского рынка «подозрительные» личности среагировали на мой голос – повернули лица в мою сторону. На их физиономиях читались вопросы «не угостишь ли сигареткой» и «как пройти в библиотеку». Но местные гопники не ринулись на заработки: узнали меня (раньше я не думал, что стал в Персиле настолько узнаваемой личностью). Зашушукались, уловил в их словах нотки сочувствия.