Шрифт:
Все события вымышлены, а совпадения случайны.
Ужасным станет день упавший:
Погибель всем несет огонь.
В пучине гневной дух восставший
Возьмет тебя, сожми ладонь:
В ней часть души, осколок веры,
Надежда жизни, просьба, страх,
А боль, как передатчик кары.
Ты понимаешь, это крах!
– За что? Ответ тебя пугает.
Ведь суть известна и изложена в веках,
Все человечество печально угасает
С ножом в руках, мир снова на курках.
Морали, принципы, устои – все забыто,
Мы деградируем
За это неизбежность. Все! Закрыто!
И с дикой мукой человечеству дано…
Недалекое и вполне возможное будущее…
Россия. Иркутск. Институт солнечно-земной физики.
В пустых и погруженных в мрачный полумрак коридорах института, гулко и от этого несколько зловеще, звучало эхо торопливых шагов. Заведующий лабораторией мониторинга солнечной активности торопливо шел по коридору и явно куда-то спешил. После двадцати лет работы в этом здании Жаров знал все помещения вдоль и поперек, поэтому слабое, дежурное освещение его нисколько не смущало. Озадаченно хмуря брови, Виктор Степанович не отрывал сосредоточенного взгляда от свежеполученного результата обработки данных.
Мелкие столбики цифр, несколько графиков и черно-белых диаграмм, а также какие-то сложносоставные формулы и вычисления. Эта малопонятная простому обывателю информация, как сильное магическое заклинание, полностью овладела разумом ученого и буквально погрузила его в себя. Мозг ученого уже полностью осознал масштаб надвигающейся катастрофы, но простая человеческая сущность активно сопротивлялась и не хотела принимать столь ужасающую действительность.
"Тяжело, больно и не хочется верить… Но совпадений слишком много, а факты, как известно вещь упрямая."
Мысли о правдивой и пугающей реалистичности полученной информации не давали покоя. Все остальное само собой бесследно испарилось, уходя на дальние, второстепенные планы. Так бывает, когда по-настоящему значительное и важное нарастающим тревожным набатом непрерывно стучит в голове и настойчиво требует выхода.
Вот и сейчас Жаров внезапно остановился в середине слабо освещенного коридора, словно в одну секунду забыл, зачем и куда шел. Неспешно осматриваясь, он понемногу пришел в себя и удивленно понял, что проскочил мимо своего кабинета. Еще через мгновение осознанность вернулась к нему, а так сильно беспокоящие мысли чуть отступили в сторону, давая возможность действовать. Виктор Степанович немного вернулся и резко шагнул в знакомый ему поворот. Проходя мимо внушающего уважение своим исполинским размером старого фикуса, ученый заметил тонкую полоску света из-под двери своего кабинета.
"Точно помню, что выключал", – с некой внутренней тревогой подумал Жаров.
Ему совсем не хотелось отвлекаться на ненужные сейчас разговоры или объяснения. Но в то же время мучительная ноша страшной информации давила с такой колоссальной силой, что ученому просто жизненно необходимо было с кем-то ею поделиться.
В кабинете, удобно устроившись в гостевом кресле и нервно потирая руки, его с нетерпением ждал Костя Василенко. Точнее, Константин Михайлович Василенко, свежеиспеченный доктор физико-математических наук, его заместитель, первостепенный помощник и главный соратник во всех научных начинаниях.
– Ты же к даме сердца ушел. Свидание не состоялось? – аккуратно прикрывая за собой дверь, с показным интересом спросил Жаров.
Всего
– Нормально все, мы встретились. Я ей объяснил, что моя работа очень важна для человечества и иногда требует безотлагательного, личного присутствия. Ты же меня знаешь, насколько убедительно и веско я могу иногда говорить, – кривовато улыбаясь, Василенко даже сжал ладони в небольшой импровизированный шар.
Он пытался неумело пошутить, но давалось ему это с явным трудом. Голос предательски дрожал от нервного возбуждения, а руки едва заметно подрагивали. Поддельная улыбка, лишь на несколько секунд возникшая на его тонких губах, также поспешно пропала, а лицо выражало настороженное ожидание. Василенко изрядно волновался, и скрыть это возбужденное беспокойство у него не получалось.
– Волнуешься? – с долей сочувствия спросил Виктор Степанович, всматриваясь взъерошенному заму в глубину его серых глаз.
– Очень, – честно признался тот, понимая, что скрывать свою естественную реакцию особого смысла нет. – А вы?
– Уже нет. Я получил данные…
Изо всей силы стараясь сдержаться и выглядеть максимально спокойно, Василенко до тупой боли в немеющих пальцах, сжал кулаки. С усилием загоняя в легкие воздух, он натужно разлепил побелевшие от мучительного напряжения губы.
– А мне. Скажите мне…
Не сводя угрюмого взгляда с потемневшего от времени скола на блестящем полу, Жаров некоторое время драматично молчал. Его руки в это время противоестественно двигались, пытаясь расстегнуть маленькую пуговицу на рубашке. Зажатый в кулаке лист бумаги изрядно мешал, а упорная пуговица явно не хотела так просто сдаваться. После третьей попытки Виктор Степанович тихо матюгнулся и энергично дернул рукой. С приглушенным щелчком очаг сопротивления был побежден, а виновница торжества отправилась по длинной баллистической траектории в свой последний и единственный полет. Как только ученый услышал звук падения маленького кусочка пластика на пол, в его голове будто что-то переключилось и аномальный ступор прошел. С облегчением освобождая легкие, Жаров шумно выдохнул и без дальнейшего промедления передал зловещий лист бумаги коллеге.
Без ненужных слов Василенко порывисто отвернулся к стене и с нездоровым выражением лица сосредоточенно погрузился в текст.
Пять минут, пока возбужденный мозг Василенко, с жадностью и тревогой насыщался информацией о проведенном их программой анализе данных, оба ученых терпеливо молчали. Жаров, к которому сейчас пришло состояние повышенной нервозности, безостановочно ходил из одного угла кабинета в другой и непрерывно курил. Постоянно борясь со своим внутренним демоном, он так и не смог победить эту мерзкую и отравляющую жизнь слабость.