Пенаты

Галкина Наталья Всеволодовна

— Беги в кусты, кустами домой, я его отвлеку.

Она сперва замотала головой, но страх оказался сильнее, она стала приподниматься с песка, побежала, а он, встав, толкнул дверь и вошел в лачугу.

— Извините за вторжение. Вот я как раз со свечкой, можем продолжить ваш поминальник при подходящем освещении.

— Опять подслушивали? — спросил Fiodoroff на удивление спокойно.

Глава одиннадцатая

Первый зритель. — Будущий нобелеат. — «Все курносые ревнивы».

— Да, и мне жаль, что прервал вашу речь, виноват; теперь мне хочется ее

дослушать. Вы ведь все равно предстанете перед зрителями, когда разучите текст, ведь так? Считайте, что я ваш первый зритель. Осветитель либо уборщик, закатившийся на генеральную репетицию.

— Какие зрители? О чем вы? Вы думаете, я из самодеятельности? В образ вхожу?

— А что же вы делаете, если не роль зубрите?

— У вас еврейская привычка, молодой человек, отвечать вопросом на вопрос. К вашему сведению, я репетирую Нобелевскую лекцию.

— Что такое «нобелевская лекция»? Вы читаете лекции студентам?

— Нобелевскую лекцию на вольную тему обязан произнести лауреат Нобелевской премии.

Он знал о таковой премии немного. Но достаточно, чтобы спросить:

— Вам присудили Нобелевскую премию?

— Пока нет, — отвечал Николай Федорович, — но присудят непременно.

— За что?!

— За гениальное открытие.

— Вы физик? химик?

— Я полагаю, вы слышали о генетике.

— Слышал, — сказал он. — Лженаука.

— Опираясь на данную лженауку, а также еще на ряд дисциплин, я и совершил свое открытие. И не только совершил, но и применил неоднократно на практике. Добившись удивительных результатов.

— Каких именно, если не секрет?

— Для вас теперь не секрет, — почти весело отвечал будущий нобелеат. — Я воскрешаю мертвых.

— Господи, — вымолвил он, роняя свечку.

— Неужели вы верующий? Никогда бы не подумал.

— Нет, я атеист.

— А я верующий, в отличие от вас.

— Как это? прямо вот как дочь Иаира на картине Репина? Вы подходите, машете руками, произносите волшебные, то есть магические слова — и встают из гроба?! Я одного шамана на Севере встречал, он такое проделывал; но, по-моему, он, скорее, из летаргического сна выводил. Хотя, может, и воскрешал, точно не скажу. Но шаман сильно свои способности не афишировал, боялся, что за колдовство и мракобесие арестуют.

— Вот и я не афиширую.

— Вы мне не ответили: неужели натурально встают из гроба?!

— Да из какого гроба? — отвечал Николай Федорович с ноткой раздражения. — Я могу воскресить умерших сто или двести лет назад.

— То есть был скелет, и опять у него появляется плоть, мясом обрастает, кожей покрывается и оживает?

— Ни гробов, ни скелетов. Банк данных, систематизированных в некоей таблице, отчасти схожей с периодической таблицей Менделеева. Видите ли, генетический код связан с определенными признаками, альбинизмом, например, да это общеизвестно. Но на одну сетку признаков можно наложить целый ряд сеток: внешних данных, психологических характеристик и так далее. Корреляционные сетки. Бездействуя на одни свойства, вы изменяете и другие. Поняли?

— Нет.

— Как бы это вам объяснить? Ну, допустим, что все курносые ревнивы. Измените форму носа — и получите ревнивца.

— Да неужто Отелло был курносым?

— Молодой человек, я просто привел пример по аналогии, неужели у вас нет воображения?

— Чего другого, а этого полно, даже и лишнее имеется.

Отсутствием воображения он и вправду не страдал. Хотя использовал он воображение свое вхолостую, придумывая перед сном в темной комнате

пьесы, романы (авантюрные и любовные) и фильмы, в коих являлся главным героем: мечтал! Он намечтал себе целую жизнь, и не одну; в сравнении с мечтами натуральная действительность иногда представлялась ему пресноватой, бесцветной, замедленной, даже отчасти несущественной. Он в мечтах как бы жил впрок: одно и то же событие переживал не единожды — причем в мечтах — со всею силою чувств и ощущений, а на самом деле — уже обкусанное, траченое. Иногда и промежуточные ряды событий возникали: во сне. Сны и мечты всегда были ярче яви. Поэтому он любил спать или просто валяться в постели, мечтая лежа. Еще он любил читать лежа, жуя батон, а также читать, сидя на полу спиной к теплой батарее и грызя рафинад. Немногие книги, им прочитанные, так и читаны были.

Он наделял всех известных ему людей своими свойствами, искренне думая, что всеему подобны, и поэтому так часто ошибался в людях.

Он и Николая Федоровича тут же смерил на свой аршин, произведя его в мечтателя, разыгрывающего собственные измышления в действии, в движении, репетируя намечтанное с жестами и ужимками, в отличие от собственной его манеры мечтать неподвижно, смежив веки.

— Я понял, — сказал он. — Вы мечтаете. И представляете себя в фантазиях своих лауреатом, мировым именем, великим ученым.

— Мечтаю? — недоуменно переспросил Fiodoroff. — Да у меня больше десятка воскрешенных имеется, вполне живые существа, могу рассказать технологию воскрешения и представить своих... пациентов... то есть подопечных...

— То есть подопытных, — ввернул он, но Николай Федорович, никак не отреагировав, продолжал:

— Технология, кстати, пока отрабатывается, я признаю, что должны быть и другие пути, но этим займутся последователи, я не успею. Может, вы и займетесь. Вы молодой, вам и карты в руки. Я введу вас в курс дела. Да хоть прямо сейчас и начнем. Идемте ко мне, что мы тут стоим.

Fiodoroff погасил лампу и двинулся к двери.

— Почему вы со мной так откровенны сегодня? и даже собираетесь «ввести меня в курс дела»? А прежде только собачились. Что изменилось?

Они тихо шли по мерцающему предрассветным холодом песку.

— Все изменилось, — отвечал Николай Федорович. — Я окончательно принял решение. Вы останетесь тут навсегда. Вы слишком много знаете, вам теперь дороги к людям нет.

— Интересно, — сказал он, — как вы заставите меня остаться против моей воли? На цепь посадите? Он сидел на цепи в подвале с кляпом во рту? Свяжете по рукам и ногам и за полночь на лодочке отвезете на островок с заброшенным фортом? Будете там держать в каземате? Я убегу все равно. Я здесь нахожусь добровольно и собираюсь жить до конца отпуска. Не более того. Ваш сюжет с ожившими покойниками меня не привлекает. Я бы согласился, пожалуй, вас выслушать, но только из любопытства. Если боитесь, что разболтаю, могу вам честное слово дать. Могу поклясться.

Fiodoroff зевнул.

— He нужны мне ваши клятвы и честные слова. Я вас не в пионеры принимаю. Хотя... в некотором роде... в некотором смысле… первые пионеры... первопроходцы, так сказать... ну, да ладно. Все равно все будет по-моему.Да идемте, идемте, вы боитесь в дом войти?

— Ничего я не боюсь.

Глава двенадцатая

Утро Адельгейды. — У самовара. — Великий тезка. — Непонятливый молодой человек. — Дело жизни. — Несколько неудач и одна удача.