Пентакль
Шрифт:
Человек не может без вещей. Ради них работает, крутится, добывает деньги. Идет в магазин или на рынок, выбирает, приобретает. Ухмылка «мечта сбылась», гордость за себя: «вещь!», отметка в памяти: «это уже есть, а теперь…» После очередного «а теперь…» человек попадает в зависимость к предметам потребления. Работает, крутится… выбирает, приобретает…
Человек, в общем-то, может все. Столкнуть с балкона на уши кошкам дорогущий телевизор, а затем, зайдя в кафельный салон, с достойной Шекспира страстью вожделеть белый унитаз с тройным смывом. Угробить отверткой новую мобилку, но трястись в слезах над дырой в застиранном
В этой новелле история проста, а выдумка ошарашивает: вещи тоже умеют выбирать людей. Становиться их владельцами. Горе тому, кто не вспомнит ни одной любимой вещички, быть ему человеком потребляемым.
Не забывайте тех, кто подарил вам частицу души. Храните ее, даже если эта частица – старая ненужная куртка. Все, кроме предметов, освященных любовью, весь этот хлам, купивший нас по договорной цене, не имеет права владеть нами. А мы – мы не имеем права забывать. Человек не может без любимых вещей.
Без любимых.
3.3 «Спасатели»
С первой же фразы ясно: рассказчик – ребенок. «Неуловимый террорист» видит реальность по-своему: «двумя кирками мы с Леной отчаянно долбим стену». Сон в гипнозе, в подобии киберспейса, просвечивает психику мальчишки, выволакивая за шкирку образы зла, страхи-ужасы, подкинутые окружающей действительностью.
Жизнь – подземелье, полное драконов. В том нет вины ребят. Симург – «царь птиц, великая душа» – посылает их на подвиги (разумеется, виртуальные). Зачем? Какие уровни нужно им пройти, какую миссию выполнить?
Рассказ лишен выраженного драматизма. Просчет автора? Думаю, дело в другом: в замысле. Драматизм остался в предыстории, за порогом интерната. Вышибить скупую читательскую слезу легче легкого (тут ничего не говорится о событиях, которые привели детишек к Симургу), заставить задуматься – сложнее.
Недомолвки словно маяки, мигнут – начнешь зорче всматриваться в текст.
Психопомпы – психиатры, корректировщики психики. Мы узнаем, что критерием прохождения тестов тут является отсутствие виртуальных убийств («не люблю никого убивать», – признается Связник), и начинаем понимать, что это за ребятишки, что произошло с ними. Интернат для детей, пострадавших от насилия, – нужны ли еще какие-то уточнения? «И пожалел седого малыша»…
А когда выясняется, что психиатр Дмитрий Симург и сам из «архаровцев»…
Название рассказа отсылает нас не столько к целителям-психопомпам, сколько к исцеляемым пациентам. Они действительно спасают мир: свой, растущий – и наш, прогнивший. А мир един, и он нуждается в прощении, в том, чтобы его жертвы его приняли и спасли. Иначе – «бои без правил». Иначе – расщепление мира, конец мира. Война поколений: не за (выживание), а против (всех этих сволочей).
«И вообще, дракон хороший. Добрый». Ох, сомневаюсь…
И все же: драконы должны быть добрыми. Так надо. Только так надо.
Мир растет вместе с детьми и становится таким, каким они его видят.
3.4. «Колоброд»
В последний день тысячелетия
Но не о том сказ.
Украина, 19-й год. «Ровно и страшно бились козаки. Ни тот, ни другой не одолевает». Ротмистр Клюке фон Клюгенау прячет в ножны бесполезную шашку. Штабс-капитан Вершинин пьет и вздор городит – раз рассудок оставил мир, бесполезно разговаривать с ним на языке логики. В сумасшедших прибаутках все ощутимее шаманство: то ли ворожит капитан по-черному, то ли от отчаяния колдовскую речь постиг. «Китеж… Смотришь, а не видишь!» – «Сергей, будь человеком! Мы же скоро спятим!» – «Уже спятили, Георгий!»
Отправив деда Мамая в небытие, бойцы белогвардейского отряда получили на вечную память проклятие чаклуна. С той поры скитаются вне времени, вне жизни и смерти – между живыми и мертвыми. Издалека доносятся их песни, и как знать, не к нашему ли костру выплеснутся они этой ночью.
«Рушится привычный космос, жизнь теряет структуру, скелет», – совершенно иной Вершинин произносит эти слова. У костра, отогнавшего тьму, капитан становится провидцем. Он знает: историю делает не Государственная дума. Люди не самоубийцы. Одна лишь нежить рада смерти. «Темные силы нас злобно гнетут» – правильно, очень темные силы, да не те, о которых вы думаете, товарищи. Оглянитесь же вокруг! «Для них мир по-прежнему плоский…»
До поры.
3.5. «Квартеронка»
Замысловатый сюжет: от пылесоса «Никодим» – к смеху девочки, нарисованной на листке бумаги
Пылесос – вещь! Второй пылесос – тоже вещь! Куплю себе взвод пылесосов, по углам их расставлю, чтобы в час уборки по хате не таскать… Откуда вздор в моей голове?
Если бы Саша Маленин вдруг осознал, что его желания – не всегда его…
Но тогда не было бы истории.
Собственно история начинается несколько позже, после пылесосного бума. К человеку, живущему шаблонной благополучной жизнью («жена, сын, любовница, квартира, дача, два-три нескучных друга и счет в банке» – в перечне нет и намека на какие-либо увлечения), звонит одноклассник. Звонок взрывает обыденность: и Захар, и Саша, как выясняется, обладают колдовским умением влиять на людей. Квартеронка Янка Мааса, юная ведьма, обидевшись на неудачный «дружеский шарж», прокляла обоих – наделила способностью превращать все написанное ими на бумаге в правду.
Проклятие не было бы проклятием, если б оборотной стороной правды не стала ложь. Все то же самое, но наоборот: глянет Захар на небо, скажет «солнце светит» – не поверят ему! Тучка к солнышку в тот же миг прилипнет или в глаз соринка попадет – а усомнятся в очевидном факте. Только потому усомнятся, что Захар его вслух высказал.
Кому нужна способность творить истину, если при этом не верят словам?
4.1. «Туфли»
«Оконная рама сверкнет пентаграммой», и вспыхнет пентакль будней. Будни полны мистики, устоявшейся и привычной, как закон тяготения, или незаметной, заструившейся под ногами с гадючьей внезапностью.