Пентакль

Дяченко Марина и Сергей

«Вы слышите, грохочут сапоги…»

От подобного сравнения мороз продрал по коже.

Фойе встретило гостей сумрачной пустотой. В левом, глухом торце громоздились штабеля стульев. Из другого торца лестница вела на второй этаж. Напротив – две двери в зал, справа и слева. Понурый фикус в кадке осуждающе качал листьями от сквозняка.

– Ага, разогнались. Встретят, покажут, помогут…

– Догонят и еще раз помогут…

– Есть кто живой?!

Не ответило даже эхо. Зов растерянно метнулся по фойе, взбежал по лестнице наверх, где и сгинул бесследно.

– Ладно,

времени навалом. Начало в час, сейчас без четверти одиннадцать… Ждите тут, а я пойду поищу разумную жизнь.

Шаги режиссера стихли в недрах клуба-великана.

Разговаривать или шутить не хотелось. Масса камня и бетона, нависнув над головами, давила, впрессовывала в пол, запечатывала уста. Тишина дышала зябким оцепенением. У стены, украшенной панно на колхозные темы, выстроился еще один ряд стульев, но даже для того, чтобы просто подойти и сесть, понадобилось ощутимое усилие.

Ничего не происходило.

Беззвучие плотно забило уши, затвердело, схватилось цементным раствором.

Виртуоз с хрустом потянулся, расколов скорлупу наваждения. Подошел к правой двери, потянул на себя. Против ожидания, дверь оказалась не заперта. Темнота зала. Лишь узкий нож серого света рассек проход между креслами. Выключатель оказался в привычном месте: слева, на уровне головы. В зале родного ДК он располагался точно так же.

Этот пустяк придал бодрости.

– Народ, чего сидим? Пошли в зал, выгородку ставить.

За первопроходцем, сначала как сомнамбулы, но постепенно оживляясь на ходу, потянулись остальные. Погода, что ли, гнетет? Или в автобусе укачало?

Зал действительно был хорош. Мужик с портфелем не соврал. Темный глянец лака на спинках кресел, бордовый бархат сидений, ложи. Оркестровая яма. Балконы второго яруса с осточертевшей лепниной: серпы, голуби… Ага! Между особо наглым голубем и особо щербатым серпом расположилась трагическая маска. Учли специфику, значит, как сказал бы брат Пафнутий.

Ну и, соответственно, сцена. Широка, глубока… На такой и потеряться недолго. Колонки на стенах имеются. Теперь бы звукооператора разыскать… Ладно, пусть Репризыч заботится, это его дело.

– Обустроимся?

За кулисами обнаружился еще один склад пыльных стульев. Казалось, в ольшанском Дворце культуры на стульях помешались, складывая грудами где попало. Ладонями выбивая на ходу мягкие сиденья, подняв тучи пыли, соорудили выгородку – подобие автобусного салона. В «широкофокусной» перспективе, с расширением на зрителя. Развесили «антуражные» таблички: «Не забудьте оплатить свой проезд», «Водитель – общественный контролер», «Мусор из окон не выбрасывать». Финальный перл сюрреализма вывесил лично Никотин: «Занимайте свои места согласно купленным билетам».

Сознательный извлек из «дипломата» свинченный где-то компостер, выволок из кулис горбатую вешалку и прикрутил к ней компостер обрезком проволоки.

Всё.

Народ вяло бродил по сцене, обживая пространство. Никотин спустился в зал, уселся в четвертом ряду сбоку и попросил подать несколько реплик – проверить, как слышно. «У Репризыча научился, – думал Виртуоз, уйдя в кулисы. – Тот всегда так делает на новом месте…»

Рядом с мощным светопультом обнаружилась дверца, ведущая в кольцевой коридор. Миновав гримуборные, Виртуоз свернул к ложам. Ближняя к сцене ложа оказалась

уютной, двухместной. Явно для начальства. Кресла широченные, с удобными подлокотниками. Шторки по краям позволяют при желании отгородиться от взглядов любопытного плебса. На стене ложи на специальных крюках висели кнут, свернутый в кольцо, и шесть-семь витых плетей. Натуральные, не бутафория. Метла в углу при ближайшем рассмотрении оказалась пуком розог. Тут же стояло ведро, откуда остро пахло огуречным рассолом. Атрибуты власти местных чиновников? Орудия вразумления скучных юмористов?

Розыгрыш?!

Если так, у здешних культработников своеобразное чувство юмора.

На столике перед правым креслом лежала книга. Солидная, толстая, в кожаном или очень удачно имитирующем кожу переплете. По углам – скобы желтого металла. Даже на первый взгляд книга выглядела антиквариатом. Виртуоз не удержался: взял тяжелый гроссбух, раскрыл наугад. Книга распахнулась ближе к концу, взгляд тупо зашарил по чистым желтоватым страницам. Записи обнаружились ближе к началу и заканчивались примерно на середине. Дат не было. Лишь краткие заметки, сделанные старательным, по-солдатски грубым почерком.

«Актерка Настасья в третьем акте запнулась дважды. Ду-ра. 4 пл.».

«В четверг коровник Степашка, представляя Ирода, уронил канделябр. Учинилась лихая угроза. 24 рзг.».

«Архипка пущает в опере петуха. 8 пл. Заменить дурака Федькой Трындецом».

«Валерьяну – 10 кнт. Штоб не икал. Хмельного не давать месяц».

«Софья для королевны старовата. И гнусит. Гнать взашей».

– Эй, Виртуоз! Сходи поищи Репризыча!

– Ага…

Поднявшись на второй этаж и миновав холл, где вполне удалось бы сыграть «Автобус» в камерном варианте – со стульями здесь тоже все в порядке, человек на шестьдесят публики! – он принялся блуждать лабиринтами коридоров. Через пять минут за углом послышались голоса, и Виртуоз двинулся туда. Одна из дверей оказалась слегка приоткрыта. Напротив в рамочке висело расписание занятий кружков: хорового пения, детского танца и мокро ме. Именно так и было написано: «мокро ме». Еще участников ансамбля «Дударики» приглашали собраться во вторник к 19.00.

– Простите, но я отказываюсь вас понимать! – ржавой жестью громыхнул из кабинета непривычно резкий голос Репризыча.

Виртуоз заглянул в щелку. Ничего толком не разглядев, потянул дверь на себя.

– Добрый день.

За массивным столом, похожим на выжившего бронтозавра, скорчился человечек: сутулый, почти горбун, пенсионного возраста. Лицо изрезано складками, журавлиный нос, пегие волосы сосульками висят по периметру лысины. В слезящихся, блеклых глазках застыло больное, загнанное выражение. Над горбуном, опершись руками о стол, грозно возвышался Репризыч.

– Здра… – рот горбуна дрогнул, пытаясь улыбнуться, и не смог, – …сте.

Режиссер по-хозяйски махнул Виртуозу рукой:

– А, это ты. Заходи.

– Выгородка готова, Вадим Романыч. – При посторонних режиссера надобно величать по имени-отчеству; закон известный. – Меня за вами послали.

– Молодцы. Обожди здесь, мне надо… С товарищем разговор надо закончить. Располагайся.

Окна кабинета были забраны решетками. «Небо в клеточку» раздражало. Хотелось на свежий воздух. Пусть под дождь, в сырость. Пусть.