Пенталогия «Хвак»
Шрифт:
— Дядя Лагги…
— И без возражений, молодой человек! Эй, подайте сюда, я сам!.. Вот так. Возьми еще: это четвертушка пергамента, в ней опись содержимого, чтобы тебе на привале не запутаться, а это письмо — отдельно, от меня, от моей неразлучной супруги, от моих дочерей: ближайшему другу и твоему несравненному батюшке, владетельному князю Та-Микол, а также и с глубочайшими поклонами твоей несравненной матушке, блистательной и очаровательной княгине Та-Микол! А если они, вдобавок, соберутся навестить меня…
— Они будут счастливы твоему письму, дядя Лагги!
— Ну уж… счастливы… Скачи, сынок!.. Марш, марш!.. — Голос старого графа предательски дрогнул, он решительно отвернулся…
Это было несколько дней назад, подаренная кожаная сумка с вкуснейшими припасами от графа Лавеги Восточного заметно исхудала, но рыцарь Докари не очень расстраивался по сему поводу: денег при нем довольно и он, пожалуй, даже соскучился немного по трактирной пище… Для имперских посланцев особое щегольство — ночевать в поле, но иногда и на постоялом дворе не возбраняется, дабы в горячей кадушке поплескаться, грязь смыть. Еда трактирная не то чтобы вкуснее — но не ты ее готовишь да разогреваешь: стукнул кольчужной рукавицей по столу — уже бегут с дымящимся подносом, и посуду мыть не надо! А еще лучше — дома!.. Надо будет исхитриться таким образом, чтобы сначала домой, к Уфани, а потом к матушке, и все это в первый же день возвращения, и чтобы ни одна из них не почувствовала недостатка внимания с его стороны… Сие весьма непросто осуществить, но рыцарь должен уметь преодолевать любые препятствия!.. Он сумеет!
Черника мчалась во весь дух, в тайной надежде измотать и загнать, наконец, хвастунишку Гвоздика, тем более, что она скачет по ровной дороге, безо всех этих ужимок и барахтаний, как это и положено гордой боевой лошади, не то что этот… обманщик, бездельник и хныкун… А ее, Чернику, хозяин тоже очень любит!
— Устала, Черничка?
— Не-е-е-ет!
— Устала. Скоро устроим привал, там все отдохнем. Но овес — только Чернике и больше никому! Гвоздик! Ты чего там учуял?.. В разбойники не отпущу!
Гвоздик вдруг повел себя не совсем обычно: выбежал из кустов на дорогу, стал держаться ближе к всаднику, но при этом начал высоко подпрыгивать, как бы высматривая то, что сумел учуять верхним чутьем… Впереди маленькая стоянка: лошадь, костер, человек… два человека. Гвоздик взвизгнул и помчался к костру, по прыжкам было видно, что он рад, очень рад, что он встретил кого-то знакомого, хорошо зна… Снег! Ур-р-ааа! Воистину эта поездка была полна чудес!
Путник, сидящий у костра, вскочил и вытянутыми руками попытался остановить вставшую на дыбы тушу.
— Гвоздик! Ты ли это? Только не лизать! Не лиза… Ой! А где… Ну вот!.. Лин, ты что ли?.. Погоди, ничего не вижу, лицо оботру!.. Плохо же ты воспитываешь своих друзей, дорогой князь! Нет, но всего обмусолил! Ну, здравствуй, что ли! Давно мы с тобой не виделись!
Друзья обнялись, а неугомонный Гвоздик и тут попытался ввинтиться третьим, доказать, что и охи-охи среди людей совершенно не лишний; впрочем ему этого не удалось, так что он, с позором низвергнутый на четыре лапы, фыркнул обиженно и, под насмешливыми взглядами Черники и еще одной, ему незнакомой лошади, взялся обходить дозором стоянку… Неподалеку от костра, с наветренной стороны, спал на подстилке человек. Гвоздик втянул ноздрями воздух… еще раз… поразмыслил… Это был странный человек и пахло от него странно. То есть, большинство запахов обычные, человеческие: железо, пот, вино, человеческая пища, всякие другие выделения… Но и что-то иное… Такое… такое… на что-то похожее, вроде бы Гвоздик ощущал нечто подобное… не вспомнить где и когда… Лучше этого незнакомца не трогать, ни сейчас, ни вообще… Нет, Гвоздик
— …хвост отрастет, уже отрос почти, видишь, шишка набухает, через месяц-полтора из нее новая голова вылупится. Но хвост — это пустяки, ты бы видел, Снег, как его безглазые разделали!
— Верю, знаю, имел возможность любоваться, у самого пара царапин образовалась во время той ночи. После них и червей не оставалось. Послушай, а Черника-то как уцелела? Дай-ка, я ей еще раз лобик почешу… Она ведь тоже с тобою была?
— Да, вот, уцелела, и она, и остальные лошади, на Черничке — ни царапины, только перепугана была, бедная. Похоже, что Морево до них добраться не успело. Или Гвоздик преградою встал, я его как раз возле конюшни нашел, он там безглазых крушил. Мы потом, когда все закончилось, втроем с маркизой Тури и ее духовником, жрецом Скатисом, почти сутки подряд над Гвоздиком колдовали, вместе и по очереди! Вытащили на белый свет, хвала всем богам! А вот скажи, Снег, почему так: все рваные раны ему заживили, все эти порезы и прокусы убрали, но хвост очень медленно восстанавливается?
— Хм… Я думал, много лет думал о таком и подобном… искал, читал… Подозреваю, что дело в хвостовых позвонках. Они ведь из костей, а рост в костях, в отличие от мягких тканей, даже колдовству очень туго поддается. Мел толченый ему давай, золу.
— Так он и сам ее жрет, видимо пользу чувствует…
Человек перевернулся с боку на спину и густо захрапел. Очевидно, что ни конское ржанье, ни людской смех, ни гвоздиково пофыркиванье ничуть ему не мешали: спал и все тут! Росту он был огромного, в четыре с половиною локтя, как определил на глаз юный, однако уже опытный в таких делах рыцарь, одет очень легко: сапоги, портки, рубаха навыпуск, кацавейка побитого меха поверх рубахи, под голову подстелен треух, на отстегнутом поясе громадная секира. Молодой, но уже весьма жирный — пузо горой.
…что? Это ты про Керси? Керси Талои?
— Ну да. Именно про него. Кстати… Ему-то я не успел сказать, к слову не пришлось, а тебе, между нами, поведаю: он, конечно, шалопай и сопляк, но — рыцарь истинный, из тех, на ком империя держится. Меч у него толковый — и голова под стать.
— Здорово! Я всегда знал, что он такой! — Лин хлопнул рука об руку и запрыгал задницей по кошме, очень довольный похвалой своему другу.
— Весь двор только и шепчется, что государь вот-вот назначит твоего дружка — то ли канцлером, сместив старину Бенги в отставку, то ли главою имперского сыска, взамен покойного Когори.
Лин-Докари помотал головой, в ответ на слова наставника:
— Это невозможно, ибо должности, тобою названные — из разряда высших имперских, а Керси не женат. А так — никого бы лучше и не надобно! Тем более, что его высокопревосходительство Бенгироми Лаудорбенгель еще при мне, до отъезда, почтительно просил государя об отставке. В деревне пожить хочет, в тиши и покое.
— Ну, значит, женится ради такого случая, долго ли?
— Нет. Керси если и женится, то по любви, только по любви.
— Да ты что? Откуда знаешь?
— Он мне сам говорил.
Снег терпеливо вздохнул, передернул бровями и даже спорить не стал.
День стоял тих и почти по-весеннему светел, дым от костра послушно бежал в небо и никому из окружающих не досаждал. Слушая мирное посапыванье спящего, оба рыцаря тоже чуточку разомлели, распустили пояса…
— Послушай, Снег, я в чужие дела не лезу… но… позволишь вопрос?
— Конечно. У меня от тебя никаких тайн.
— Почему ты всегда избегаешь говорить о Зиэле?