Пепел Анны
Шрифт:
Дома у Анны никого не оказалось, калитка закрыта, форма почек у людей повторяет форму их ушей. Я нажал на звонок, потом еще нажал, потом записку увидел, она торчала в завитках решетки. Я вытянул записку и прочитал. Анна извинялась, говорила, что вернется скоро, я могу подождать у бассейна или дома, там есть холодильник с соком.
Дом оказался не закрыт, я вошел. Странное ощущение, я никогда не бывал в домах без хозяев, как к кому ни придешь, все время обычно кто-то ошивается, разговаривает, лезет, печеньем угощает. А если никого… А если никого в доме, то тебе кажется, что сам дом за тобой
В прихожей прохладно, у стен стояли разноцветные чемоданы, сумки. Под ногой у меня хрустнуло стекло. Ваза, или бокалы, или еще бусы — я заметил несколько красных шариков возле стены, возле дорожных сумок. Старый черный шкаф, зеркало на дверце с истертым задником, из-за шкафа вываливается бамбуковая удочка с черными подпалинами.
— Эй! — позвал я.
Никто не ответил.
В глубине дома брякнуло, точно опрокинулся стул. Я еще несколько раз позвал, постучал пальцем по шкафу. Открытая дверь. Почему? Я первым делом подумал, конечно, о грабителях, район спокойный здесь, но всякое бывает, могли забрести, дождаться, пока никого дома не останется. Огляделся, ничего опасного под рукой не нашлось, кроме удочки. Я достал ее из за шкафа, выбрал самое толстое колено, взял наперевес, как копье. Глупо.
Я прошел в гостиную.
Тут стало как-то теснее, мебель отступила от стен, точно вся разом сделала шаг. На стене светлые выгоревшие прямоугольники.
Анна спала.
Это что… В записке было, чтобы подождать, а она, оказывается, дома. Вернулась, записку забыла, уснула. Бывает. Остров.
Она лежала на диване, в длинных шортах и в белой футболке с мышью. Хотя, может, и не мышью, может, это был кролик такой, если кролика искупать в луже, то он станет похож на мышь. Наверное, все-таки кролик — на правом ухе у него болтался колокольчик. Точно, это не мышь, кролик, это видно по ушам — они длинные, у мышей таких не встречается, вряд ли у здешних мышей уши сильно длиннее.
Хотя кролик это тоже мышь, только большая. Вот некоторые считают, что кролик это не мышь, а крыса, но это не так, достаточно посмотреть на уши. И на морду, у крысы на морде всегда осмысленное и деловое выражение, хитрое, видишь крысу и хочешь оглянуться сразу, потому что начинаешь чувствовать, что ее дружки у тебя за спиной собрались. Кролик честнее, он, как друг Вагайцев из детского сада, а крыса… как Великанова. Но Великанова не та крыса, что возле помойки живет, а хорошая, белая аквариумная крыса, наученная выпрашивать крекер и бежать по лабиринту, беги, беги, Великанова. Вот из панцирных щук никогда не делают мягких игрушек, а им тоже хочется.
Неожиданно показалось, что Анна не спит, а умерла, я слышал, тут такое случается, сердце останавливается от жары. Я испугался и приблизился к дивану, Анна открыла глаза.
— Как дела? — спросил я.
Анна подтянула ноги, я сел на диван с краю.
— Хорошо.
Анна смотрела на удочкино колено в моих руках.
— Это я… там валялось, — я приставил удочку к дивану. — Ты куда-то уходила?
— В библиотеку. В школу.
— Зачем?
— Книги относила, а у них там термитная
— Что?
— Термитов вымораживают сегодня.
Анна зевнула и рассказала. Мне понравилось. Термиты — бедствие для местных библиотек, им дай волю — все сожрут, до последней брошюрки. Единственное спасение — холод. Термиты очень не любят низких температур, поэтому два раза в год им устраивают арктический день. Включают кондиционеры на холод, кроме всего есть особые переносные морозильные батареи. Библиотекарь нажимает на кнопку и сидит на табуретке в ватнике и ждет, пока книгоеды окочурятся.
— Здорово, — сказал я. — Хорошо то есть. Термитос десперадос.
— Что хорошо? — не поняла Анна.
— Термиты, — ответил я. — Это хорошо, это отлично, что они есть.
— Почему?
— Термиты — прекрасны, — сказал я. — Они безжалостны. Единственные существа, кто любит книгу искренне и беззаветно.
Я представил День Т. Только не в библиотеке школы при посольстве в Гаване, а где-нибудь у нас. Наловить этой братвы в пузырек, провезти через границу и выпустить на волю. Это добавит бодрости нашим библиотекарям.
— Термит — лучший друг книги, — сказал я.
— Термиты — это гадость, — сказал Анна.
— Это лишь на первый взгляд. Есть такая Ложа Гутенберга…
— Как?
— Ложа Гутенберга, — повторил я. — Это общество, которое ставит целью сохранение книг в этом мире. Недавно они объявили конкурс на лучший герб своей организации.
Анна, кажется, не верила. Я продолжал.
— Дело в том, что Ложа Гутенберга выходит из подполья и легализуется как общественная организация, теперь ей нужен гимн и герб. Вот они и объявили конкурс среди творческой молодежи, а Великанова… Это одна такая турбореалистка, так вот, эта самая Великанова придумала для герба редкую банальщину — перекрещенные штык и перо на фоне Пушкина — это уже тыщу раз везде было, а я придумал другой герб — термиты сидят вокруг костра…
Анна поглядела на меня повнимательнее.
— Ты нездоров? — спросила она. — У тебя жар?
— Вспотел немного. Тут у вас везде жарко. А ты, кстати, замечала?
— Что? — не поняла Анна.
— Ты когда в библиотеку придешь, ты посмотри — термиты едят далеко не все книги. Дело в том, что за годы гнездования в книгах термиты приобрели хороший вкус. А хорошие книги, они ведь и по вкусу гораздо лучше плохих. То есть если книгу едят термиты, это означает высокое качество литературы…
— Оригинальная теория, — сказала Лусия.
Я оглянулся.
Лусия стояла возле стены, улыбалась. Пришла.
— Никогда не думала проверять качество книги популярностью ее у термитов. Надо проверить.
— У нас все так делают, — сказал я.
— Разве в России есть термиты? — поинтересовалась Лусия.
— Нет, у нас нет термитов, но у нас распространены мыши. Они ведут себя точно так же. Едят книги.
Анна рассмеялась.
— Нет, это правда, — я продолжал. — Этому, кстати, есть вполне разумное объяснение. Книги, которые чаще читают, пропитываются запахом человека. Такие книги читают вечером, с чашкой шоколада, с печеньем, мыши на них набрасываются в первую очередь, они же не дураки. Каждому явлению есть естественное объяснение.