Пепел богов. Трилогия
Шрифт:
— Мог, — помрачнел Кай.
— Попадись он мне! — ударил кулаком по стойке трактирщик.
— Надеюсь, что сначала он встретится со мной, — сказал Кай.
— Однако нечисть на этой банде не заканчивается, — обернулся селянин. — Что скажешь на это, зеленоглазый? Два года назад ты хорошо помог моей деревне вместе с хурнайскими стражниками, вычистили вы тогда аж две своры приделанных псов. Так не избылась Пагуба до сих пор. Вроде и привыкать стали, а теперь все хуже и хуже становится.
— И что же ухудшилось в Зене? — спросил Кай.
— Пока ничего, — медленно проговорил
— Пахнет? — не понял Кай.
— Три года уже пахнет плохо, — объяснил селянин. — А иногда так накатывает, что дышать невмоготу. Я не о ноздрях речь веду, ощущение у меня такое, понимаешь? Чутье. Словно беда грядет. Еще большая, чем была. Вот и опять, надо дрова везти в город, а меня словно переклинило. Не могу с места двинуться. И слухи опять же.
— Слухи? — подала голос Каттими.
— Вот и моя баба так же, — усмехнулся селянин, но тут же напряг скулы. — Все время горазда была поперек мужика слово молвить. А как дочку потеряла — пустотник девчонке клювом голову пробил, — так как бы и не в себе стала. Молчит. Я раньше ругался на нее, а теперь любому слову бы радовался. Ну ты же должен помнить меня, зеленоглазый, ты ж в соседней деревне конягу прикармливал, которого уже приделанным все сочли. Помнишь? Я тогда еще мельником был.
— Халки! — воскликнул Кай. — Я ж сразу тебя узнал, только понять не мог, или глаз у меня один остался, или ты похудел вдвое?
— Глаз-то у тебя на месте, я смотрю, — зарокотал смешком селянин, — хотя прихрамываешь ты на одну ногу. И дышишь с хрипом. И не слишком разбогател за последние годы. А похудел я — это точно. И мельницы у меня больше нет. И дочери…
Последние слова селянин произнес тише, отвернулся и снова уткнулся в свое блюдо. Наступила тишина.
— Что в Зене, Халки? — спросил Кай.
— Ничего особенного, — буркнул селянин через плечо. — Девчонка бродит по улицам. Песни поет. В стекла стучит. Звонким смехом заливается.
— Ишхамай, — пролепетала Каттими.
— Ну точно как моя баба, — грустно усмехнулся селянин. — Я свою, правда, дома берегу. Потому что никого у меня, кроме нее, не осталось. А дом, как ты знаешь, в глухом месте поставил, думал, переживу Пагубу, да вот как-то все не выходит. Да и зачем мне теперь…
— У меня нет дома, — негромко заметил Кай. — Бабу, — он легонько пихнул ногой поморщившуюся Каттими, — оставить негде. Так и мотаюсь по Текану.
— И что в Текане? — спросил селянин.
— Плохо, — вздохнул Кай. — Почти все города под Пагубой. То, что все эти три года тянулось, теперь на забаву смахивает.
— И в Зену беда придет? — поинтересовался селянин.
— А ты у чутья своего спроси, — ответил охотник. — Можно и у Ишхамай осведомиться. Если она ответит, конечно.
— А ты уже спрашивал? — оскалился селянин.
— Было, — кивнул Кай и тут же закрыл глаза, почувствовал, как толкает сердце в виски кровь. — Она мне не ответила. Но в горе окунула. С головой окунула.
— Так чего ты прибыл в гиблый край? — процедил сквозь зубы селянин. — Теперь заказчиков на охоту нет. Теперь мы сами дичью становимся.
— И всегда ею были, — продолжил Кай. — Помощь мне нужна, Халки.
— На извозе, — буркнул селянин и опять развернулся лицом к Каю. — Она ж не птица и не пустотник какой. С дровенками еще побегает. Но от лошади я бы не отказался. Помощь хотя бы посильная нужна?
— Ты справишься, — твердо сказал охотник.
— Приятель! — раздраженно окликнул трактирщика селянин. — А что же ты не несешь угощение гостю? Зря он, что ли, монетами тут звенит? Или имечко для новой лошади уже придумываешь?
Возок с дровами пошел в Зену на следующий день с утра. На облучке сидел в кожушке Кай. Между вязанками дров за его спиной таилась в устроенном закутке под пологом Каттими. Выпавший снег на второй день чуть подтаял, но тучи грозили новым снегопадом, да и дорогу не успело развезти, как морозец снова стал пощипывать щеки. Придержав лошадку у крайних домов, Кай положил ладони на лицо и несколько минут сосредоточенно вспоминал, как выглядит Халки. Повторял каждую морщину обветренного лица, нависшие над светлыми глазами брови, нос с широкими крыльями, мука в изгибы которого, кажется, въелась навечно, оттопыренные, с синими прожилками, губы. Когда он убрал ладони, лицо словно стянуло засохшим варевом. Каттими высунулась из укрытия, поморгала на свету и удовлетворенно хмыкнула:
— Я бы не сказала, что очень уж похож, но издали сойдет. Хмурься, хрипи, словно горло застудил, да тяни платок на рот. Пойдет.
— Поедет, — настороженно хмыкнул Кай, поднял висевший на шее платок к носу и тронул лошадку. Впереди лежала Зена. Улицы срединного города Текана были пустынны и белы, словно никто не решался выйти из дома и нарушить их чистоту. Кое-где курились дымки, но казалось, что город не дышит, что он замер в испуге и ожидании. Но тяжелые облака ползли с востока на запад без всякого желания вывалить на огороды и крыши ядовитый дождь, ледяные стрелы, стаи нечисти или еще какую пакость. Хотя ведь где-то там, ближе к раздолью серой от холода Хапы, и в самом деле танцевала девчонка Ишхамай. По-крайней мере, несколько горожан, которые с подводами останавливались прошлым вечером у трактира, подтверждали это. Да и даром, что ли, они подхватывали семейства и спешили укрыться у родни в ближайших деревнях? Сейчас подвод на улицах не было, да и куда было ехать тем, кто иных корней, кроме зенских, и не имел? До Хилана далеко, да и кто пустит за его высокие стены, там свои слободки только-только поднялись после начала Пагубы, народу пусть и не пропасть, но хватает.
— Осторожнее, — прошептала из укрытия Каттими. — Ворожба над городом.
— Пустотная? — поинтересовался Кай, хотя как раз теперь все его мысли были о другом. Правее, чуть ближе к темнеющему сквозь шапки снега лесу, скрывалась улочка, на которой стоял тот самый дом. Тот самый дом… Да. Тот самый дом, в котором он так недолго был счастлив…
— Не пойму… — Каттими завозилась среди кутавших ее одеял, приглушенно чихнула. — Вроде светлая какая-то. Словно искристая паутина над городом. Но там ведь и гадости, кроме этой паутины, предостаточно. Ты разве не чувствуешь?