Пепел богов. Трилогия
Шрифт:
— Стреляй! — орал в ухо охотнику окровавленный старшина-тюремщик, из плеча которого торчала стрела.
— Стреляй, — негромко сказала Каттими.
И Кай выстрелил.
Пуля вошла чуть выше сердца. Чтобы не убить Паркуи сразу. Не зацепить ни пищевод, ни сосуды. В мякоть. И несчастный обмяк, заорал уже не с болью, а с ненавистью, затряс обгрызенными костями, оделся в белый кокон, посыпался на телегу камнями и, перед тем как раствориться, исчезнуть, пронесся вихрем над рядами палхов, убивая и калеча, убивая и калеча.
А потом повисла тишина.
И
Застыли.
И застыли все часовые стрелки в Текане.
На одну секунду.
На очень долгую секунду.
Каттими лежала на камне, уже вытянувшаяся, укутанная в черное и мглистое, и черный сиун стоял над ней и ждал.
— Возьми меч, — прошептала она и, когда Кай принял из ее рук оружие, спросила: — Как ты догадался? Когда?
— Давно, — прошептал он. — Но уверился, когда ты убила Истарка. Так сражалась только одна женщина. Моя мать. Я запомнил ее движения на всю жизнь.
— Не думай, — она говорила с трудом, и сиун все сильнее склонялся над ней с каждым ее словом, — я была не одна. Когда я попыталась выйти из Текана, Пустота забросила меня в пекло. В самое свое нутро. Я едва вырвалась, но мой сиун уже больше не служил мне. Все, что я могла, только найти девочку. Хорошую девочку. Лучшую девочку в Текане. И отметить ее клеймом, которое она потом сама вырезала, зашила и прижгла. Сама…
Кай опустился рядом на колени.
— Но я не убила ее. Я была в ней вместе с нею. Она очень долго думала, что я ее сон. Потом испугалась, решив, что больна. Прежде я просто избавлялась от хозяйки тела, хотя могла и позволить себе просто дремать в чужом теле, но не в этот раз. В итоге мы стали с нею почти подругами. Я подсказала ей, где спрятаны глинки, подсказала, как убежать от Такшана, что делать в Хурнае, вместе с нею чертила заклинание вокруг тебя в Араи. Поправила татуировки на ее теле, устроила ей встречу с Паркуи и Неку, подсказала, как спрятать ей на теле глинку Сурны, что нужно заменить глинку на твоем теле… Где лежат в оружейной Кеты спрятанные мною мечи Хары и Эшар. Но когда ты бывал с нею, я всегда уходила. Я обещала ей это и уходила. — Она чуть шевельнулась, неуловимо изменила лицо, даже попробовала усмехнуться. — Даже не думай. Я не образец такта, но не в этом случае. И не из-за тебя. Меня не было с нею в те моменты, потому что она поставила это условием. Или ты думал, что я выбрала в помощь тебе безвольную дурочку? Нет. Совсем нет… Она… была бы достойной тебя… Я всегда была чуть в стороне. Я поддерживала ее. Подсказывала ей. Но все-таки она — это была она. Она сама терпела боль, что выпадала нам на двоих. Она сама вспоминала лапаньские слова и деревенские наговоры. Она сама решила быть с тобой такой, какой стала.
— А где она теперь? — спросил Кай.
— Все, — дернула подбородком Эшар. — Ее уже нет. Она слилась со мной. И вновь обретет свой путь уже не здесь и не с тобой. Такова доля людей. Но там, где они отдыхают после смерти, там она будет тебя помнить.
— А я? — спросил Кай.
— Тебе рано отдыхать, — ответила Эшар. — У тебя впереди долгий путь. Но будь всегда таким, как в схватке с Хартагой. Тогда все получится. Я горжусь тобой. Прощай.
— Ма…
Он не успел договорить. Сиун наклонился, будто слился с поверженной воительницей
И вся Салпа — от края до края — вздохнула с облегчением.
Небо очистилось от сполохов. Стало желтым, каким не было уже больше трех лет. И палхи, оставшиеся в живых палхи вдруг развернулись, побросали лестницы, мечи, луки и побежали, сбивая друг друга, прочь из долины. И у всех, кто остался в живых на стене, не было сил даже на крики радости, только на глубокий выдох и новый вдох.
Кай забросил на плечо ружье, приладил на пояс меч и стал спускаться со стены. Погода налаживалась, можно было и перебраться через перевал. Главное, не было прежней изнуряющей жажды. Просто хотелось пить.
Треба
ПРОЛОГ
Весна в горах — та же, что и на равнине. Не только ущелья окутываются туманами, и склоны гор покрываются зеленым налетом чуть ли не под самые ледники, но и ветер становится влажным и теплым, а под крышей уютного трактирчика на восемь столов вдруг обнаруживается какая-нибудь ошалевшая от счастья пичуга, которая разливается трелями, словно добиралась к родному гнезду с края света.
Милая, еще далеко не старая женщина стояла за стойкой, шевелила лопаткой в печи лепешки по-лапаньски, поглядывала на рвущую горло птицу, бросала взгляд в зал, свет в который падал из четырех больших окон, и улыбалась. Прошедшая зима оказалась не слишком суровой, монеты, сообразно количеству прикормленных завсегдатаев, водились, муж не огорчал, а скорее радовал, да и дети росли на загляденье — крепкие, шустрые, сообразительные, а что еще нужно матери для счастья? Тем более что и в эту минуту все трое были рядом: младшая дочь, прикусив от старания язык, месила начинку для лепешек, средняя раскатывала тесто, а старший сын только что принес охапку дров для печи и ухватился за ручки ведер, чтобы наносить еще и воды из колодца.
— Обожди с водой, — продолжая улыбаться, но пряча в глазах беспокойство, бросила негромко мать. — Две кадушки полны. Сбегай-ка к отцу да подмени его. Скажи, срочно нужен в трактире. Гость у нас.
— Кто? — прошептал черноволосый парень, не поворачивая головы в сторону зала.
— Кто-то, — ответила мать. — Иди через двор. Отец пусть заходит с улицы да бирку повернет. Как раз утренние посетители разойдутся.
Парень кивнул, громыхнул ведрами и вышел на задний двор, а уже оттуда выскочил в узкий проулок, в котором еще лежал в тени лед, перемахнул через низкую каменную ограду, вылетел на площадь перед крепостными воротами, где шумело торжище, и, лавируя между рядами, палатками, тентами и коробейниками, подбежал к самым воротам крепости.
— Отец! — окликнул он кудрявого, с легкой проседью, улыбчивого торговца, который продавал горячие намешские пирожки.
— Что за оказия? — поинтересовался тот, не стирая с лица улыбку, хотя его глаза наполнились тревогой.
— Мать зовет, срочно, — понизил голос парень. — Велела подменить тебя да сказать, что ты нужен в трактире. Заходи с улицы, не забудь повернуть бирку. Гость у нас.
— Кто? — тут же начал снимать с плеча корзину торговец.
— Не знаю, — ответил парень. — Я не разглядывал.