Пепел феникса
Шрифт:
– Нашел, – барон развернулся спиной к костру, вытянул перед собой руку, и в мерцающем свете фонарей стало видно, что на ладони у него лежит украшенный разноцветными каменьями золотой цветок.
– Что это? – спросил Андрей Васильевич.
– Цветок папоротника – ювелирная вещица, заказанная мною в Москве. Значит, она его отыскала…
– Так вот он – ваш обещанный сюрприз? – Андрей Васильевич не сводил взгляда с искрящейся и переливающейся
– Или пытливой… – вздохнул барон и, не оглядываясь, пошагал прочь…
Вот насколько хорошо этот день начался, настолько же плохо он продолжился! А все из-за Громова, который ни с того ни с сего возомнил себя детективом и защитником всех угнетенных. За всю историю их дружбы Гальяно не помнил ни одного случая, когда бы приятель бросался спасать хоть кого-нибудь. Подобранный зимой на улице котенок не в счет. К тому же душевный порыв Громова закончился в тот самый момент, когда котенок был отогрет и накормлен колбасой. Приволочь зверюгу в дом он приволок, а вопросом дальнейшего устройства несчастного кота не озаботился. Так и жило это усатое-полосатое в салоне, пока Гальяно не всучил его одной из своих особенно сердобольных клиенток. Правда, пришлось схитрить, сказать, что кот заговоренный на привлечение в дом денег и богатства, но это уже мелочи. На что не пойдешь, чтобы избавиться от вечно орущего да к тому же еще и линяющего зверя!
А тут не котенок, тут целая женщина! И Громов, который о своей личной жизни не рассказывал никогда ни при каких обстоятельствах, даже по пьяной лавочке, вдруг решил взять на себя роль телохранителя. Причем, в отличие от практичного магистра, совершенно бескорыстно. Конечно, после той чудесной ночи, которую Гальяно провел с Любашей, он тоже был готов на широкие жесты, но исключительно ради Любаши, а не какой-то там чокнутой девицы, за которой гоняется самый настоящий призрак.
К сожалению, Громова не интересовало ни мнение, ни желания друга, Громову приспичило прошвырнуться на старое кладбище. Ну, коль захотелось, пусть прошвырнется…
– Кажется, тут. – Гальяно остановился напротив старого, вросшего в землю склепа. – Поклясться и побожиться не смогу, но очень похоже.
– Похоже? – Громов в задумчивости поскреб небритый подбородок. Вот как можно относиться к своей внешности с такой небрежностью?! – Ну, давай посмотрим!
– Да что там смотреть?! Склеп, он и в Африке склеп. Может, я вообще ошибся, говорю же, ночь была.
Друг его не слушал, вместо этого он изучал ржавый замок на покосившейся двери.
– Ты не ошибся. – Громов отшвырнул замок и потянул на себя дверную ручку. – Милости прошу! – сказал он с мрачной усмешкой.
– Только после вас! – Прежде чем войти внутрь, махровый атеист Гальяно трижды перекрестился и щедро окропил сначала себя, а потом и Громова святой водой.
– Это что? – обернулся друг.
– Это на всякий пожарный, – сообщил он, пряча фляжку из-под святой воды в карман пальто.
– На всякий пожарный нам нужно было прихватить
Несмотря на то, что в мире наконец приключилась самая настоящая весна с птичьим чириканьем и ярким солнышком, в склепе царил полумрак. Стараясь держаться поближе к Громову, Гальяно переступил порог и снова перекрестился. Изнутри склеп казался намного больше и мрачнее, чем снаружи. Хотя куда уж мрачнее! Барельефы, затянутые такой густой паутиной, что не разобрать, что на них изображено, в стенах трещины, сквозняки и какая-то особенная, даже не кладбищенская, а прямо-таки замогильная тишина. А в центре композиции – каменный саркофаг, здоровенный, монументальный и такой же мрачный, как сам склеп.
В отличие от Гальяно, Громов осматривался недолго, сразу направился к саркофагу.
– Что там? – шепотом, чтобы не нарушить потустороннюю экологию этого странного места, спросил Гальяно и тут же спохватился: – Нет, не говори! Не желаю я знать, что там за хрень такая, я домой хочу. Мы ж уже все посмотрели, правда? Убедились, что это тот самый склеп? Так давай свалим отсюда, а то еще, чего доброго, хозяин этого домика разозлится, возьмет да и выберется…
– Уже, – не дал ему договорить Громов.
– Что – уже? – Все-таки он сделал шаг к саркофагу.
– Уже выбрался. – Друг обернулся, поманил Гальяно к себе. – Смотри, крышка сдвинута.
Сдвинута! Что правда, то правда. Не так чтобы сильно, нормальный человек в такую щель не пролезет, но вот призрак, субстанция нематериальная, просочится запросто. Интересно, кто сдвинул? Тут весу – тонна, не меньше, несколько взрослых мужиков не справятся. И что это за бурые пятна?..
– Кровь, – Громов проследил за его взглядом.
– Чья?
– Думаю, Анютина.
– Ох, елки-моталки! – Гальяно схватился за голову, испуганно посмотрел на товарища. – Это ж, получается, она его и призвала!
– Кто?
– Да Анюта твоя! Есть такой ритуал с жертвенной кровью. Я читал, давно, правда, не помню подробностей, но точно помню, что нужна кровь.
– Бред! – Громов протестующе мотнул головой. – Она не могла.
– Это еще почему? Что ты вообще про нее знаешь? – возмутился Гальяно. – Мало ли какие у нее тараканы в голове! Начиталась какой-нибудь муры, возомнила себя чернокнижницей. Громов, я людей насквозь вижу! Мутная она, твоя Анюта, стопудово мутная. Небось накосячила, когда призрака вызывала, вот он теперь и беснуется, потому что…
– Тихо! – рыкнул друг и, обойдя саркофаг, направился к дальнему углу склепа. Гальяно, как привязанный, поплелся следом.
– Сама накосячила, говоришь? – спросил Громов, поднимая с пыльных плит испачканное дамское пальто и замшевые сапожки. – А перед тем, как накосячить, за каким-то чертом извозилась в земле, разделась, разулась и бросила документы? – Он подцепил за длинную ручку сумочку, достал из нее паспорт, пролистал и удовлетворенно кивнул.
– Точно ее вещи? – на всякий случай уточнил Гальяно.