Пепел и алмаз

Анджеевский Ежи

— Нет, больше ни капли.

— Что с тобой?

— Ничего. Просто не хочу больше пить.

— Ты что, заболел?

— Не приставай. Сказано, не хочу.

Мацек недоверчиво посмотрел на него.

— Дело твое. Только…

— Что «только»?

— Нет, ничего.

На дне графина оставалось еще немного водки. Мацек налил себе и быстро выпил. Настроение у него явно испортилось.

— Ну и орут, скоты!

У стойки осталась сидеть только часть компании. Блондинка пошла танцевать с красавцем доктором. Покинутый адвокат поменялся местами с приятелем и теперь обхаживал

другую даму. Это была высокая брюнетка, с экзотическим птичьим профилем и большим ярким ртом. Кристина, воспользовавшись минутной передышкой, писала в стороне счета.

Хелмицкий закурил и решительно встал.

— Куда? — встревожился Анджей.

— Не волнуйся. Сейчас вернусь.

Полукруглая, сияющая никелем стойка имела только один выход, сзади, за кофейным автоматом. Хелмицкий направился туда и встал в проходе, засунув руки в карманы брюк.

Кристина заметила его не сразу. А когда увидела, слегка покраснела и отложила в сторону блокнот со счетами. С минуту она колебалась, но все-таки подошла к нему. В платье из тонкой гладкой материи она выглядела стройной и легкой. На лице у нее уже не было следов смущения. Она даже улыбалась и при этом слегка щурила блестящие глаза, которые казались еще более раскосыми.

— Чем могу служить?

— Вы совсем про нас забыли.

Он в упор смотрел на ее губы, но она сделала вид, что не замечает этого.

— Прошу прощения, постараюсь исправиться.

— Правда?

— Что вам принести? Еще водки?

— Пока нет.

— Нет? А я-то всегда считала, что молодые люди в высоких сапогах много пьют.

Мацек прищурился.

— Опыт?

— Возможно, — сказала она, не смущаясь. — И надо сказать, не из приятных.

Хелмицкий только сейчас вынул изо рта сигарету.

— Когда приходит ваша сменщица? В десять?

— Да.

— Значит, через полчаса.

— Ну и что?

Он подошел ближе.

— Вы могли бы освободиться в одиннадцать?

Она не ответила. Он стоял так близко, что она чувствовала на лице его горячее дыхание.

— Ведь это нетрудно устроить. Скажите, что плохо себя чувствуете. Мол, разболелась голова и вы должны пойти домой, что-нибудь в этом роде…

Блондинка, наверно, вернулась на свое место. У них за спиной раздался ее громкий смех. Кристина оглянулась.

— Не торопитесь, — буркнул Хелмицкий. — Подождут, ничего с ними не сделается. Ну, как?

— Что «как»?

— Сможете освободиться?

— Допустим. И что же дальше?

— Не догадываетесь?

— Нет. Я ужасно недогадливая.

— Неужели? Я остановился здесь, в «Монополе».

Кристина слегка откинула назад голову и посмотрела на него смеющимися глазами.

— Правда? Как это мило с вашей стороны.

— Спасибо. Второй этаж, комната восемнадцать.

— Вы уверены в этом?

— Это легко проверить. Значит, в одиннадцать?

— Очень сожалею…

— Уже?

— …но я привыкла проверять только счета.

— Только?

— И они у меня тоже никогда не сходятся.

Хелмицкий бросил окурок на пол, придавил ногой и снова засунул руки в карманы.

— Значит, только счета проверяете?

— Ничего не поделаешь, такая уж у меня работа.

—

На этот раз можете проверять смело. Наверняка не прогадаете.

— Охотно верю.

— Панна Кристина! — послышался голос адвоката Краевского.

Кристина повернулась, но Хелмицкий загородил ей дорогу.

— Итак?…

— Итак? — повторила она.

— Комната восемнадцатая. В одиннадцать часов.

— Это я запомнила. Но…

— Какие тут могут быть «но»?

— Ну, подумайте сами, стоит ли проверять такую мелочь. Я верю вам на слово.

Свенцкий рассеянно оглядел присутствующих. Когда садились за стол, получилась небольшая заминка из-за того, что Древновский по известной причине не успел разложить возле приборов заранее приготовленные карточки с фамилиями приглашенных. Свенцкий мило улыбался, был изысканно любезен, но его душила ярость. Глядя на своего секретаря, который, как манекен, двигался вокруг стола, он в бешенстве сжимал кулаки. «Я этому шуту гороховому покажу», — решил он. На репортера, чье пьяное бормотание время от времени доносилось до него, он предпочитал вообще не смотреть.

Грошик знал почти всех присутствующих и чувствовал себя как рыба в воде. Появление новых гостей отвлекло внимание Свенцкого. Древновский тоже куда-то скрылся, и Грошик, не желая оставаться в одиночестве, переметнулся к местному начальнику госбезопасности, майору Броне. Это был еще совсем молодой парень, лет двадцати с небольшим, щуплый и приземистый, с хмурым мальчишеским лицом, изуродованным глубоким шрамом на щеке. Такой высокий пост Врона занимал благодаря своему героическому партизанскому прошлому. Любитель выпить и повеселиться, он относился к Грошику даже с симпатией.

— Вы, я вижу, успели уже заложить? — сказал он, похлопав Грошика по плечу.

Грошик захихикал.

— А то как же! Ничего, и ты заложишь.

— Эх! — скривился Врона. — Терпеть не могу этих церемоний. Они только для проклятых буржуев хороши…

Грошик потер руки.

— Ничего, привыкнешь… вот увидишь, привыкнешь…

Но он не успел дать волю своему красноречию, так как к нему подошел подосланный Свенцким главный редактор «Островецкого голоса» Павлицкий — очень высокий, широкоплечий мужчина, с толстой шеей и огромной, как у тапира, головой. Плюгавенький Грошик едва доставал ему до плеча. Павлицкий грозно надвинулся на него.

— Немедленно выметайся отсюда!

— Я? — Грошик икнул. — Ишь чего захотел. Сам выметайся!

— Не уйдешь?

— И не подумаю! Демократия у нас теперь или нет?

— Не уйдешь?

Грошик стоял, задрав голову, и нагло улыбался.

— А мне здесь очень нр…равится.

— Погоди ж ты у меня…

— Грозишься?

— Я тебе покажу…

— Мне грозишь? А кто санацию восхвалял?

Павлицкий покраснел.

— Замолчи, скотина!

— А может, не восхвалял?

Павлицкий бросил тревожный взгляд на майора, который разговаривал неподалеку с Вейхертом. К ним подошли Щука и Подгурский. Свенцкий, занятый разговором с комендантом города полковником Багинским, предпочитал держаться на некотором расстоянии и издали наблюдать за действиями Павлицкого.