Пепел и алмаз
Шрифт:
Сломка деликатно удалился. Смех танцовщицы раздавался на весь коридор.
— А-а-а! — простонал Сломка.
У входа в бар он столкнулся с местным антрепренером Котовичем. До войны Котович много лет подряд был директором городского театра, устраивал концерты и разные представления. После того как во время январских боев сгорел деревянный Павильон, в котором помещался театр, он взял на себя роль посредника, приглашая на гастроли артистов из других городов. Это был представительный мужчина с лицом великого артиста. Коварная судьба часто наделяет такой внешностью бездарных людей.
— Добрый вечер,
— А эти ссорятся, — сообщил Сломка.
Котович не сразу догадался, о ком идет речь.
— Ну, эти…
— А, Сейферт с Коханской!
— Слышите?
Истерический смех танцовщицы был слышен даже здесь. Котович снисходительно усмехнулся.
— Ерунда, не принимайте этого близко к сердцу. Старая история, они уже лет двадцать как ссорятся, и только лучше танцуют после этого. Она закатит истерику, он ее того… и все в порядке… Омолаживаются таким способом. Да, вы не видели случайно моего сына?
Януш Котович в последнее время был частым гостем в «Монополе», но сегодня Сломка его еще не видел.
— Вот шельмец! Должен был деньги принести. Приходится, знаете ли, изворачиваться — пускаем деньги в оборот. Ведь одним искусством не проживешь. Если у вас будут денежные затруднения, я к вашим услугам. Вы даже не представляете, какой у мальчишки нюх на эти дела… Ну, пока! Пойду взгляну, как там наши артисты.
Он удалился, величаво неся на плечах свою красивую голову, а Сломка посмотрел на часы. До прихода Стефки оставалось минут пять, но он все же решил заглянуть в бар.
Маленький зал, почти пустой четверть часа назад, заполнили посетители. Буфетную стойку, галдя и толкаясь, осаждали парни и девушки, которые пришли из большого зала выпить водки в перерыве между танцами. Большинство из них хорошо знали друг друга, а незнакомые быстро сходились за рюмкой водки, образуя одну гопкомпанию — веселую и бесшабашную. Девушки были некрасивые, нескладные, плохо одетые, с высоко взбитыми коками и локонами. Здоровые, рослые парни, с преждевременно повзрослевшими, наглыми лицами (их одежда представляла чудовищную смесь штатской и военной: немецкого, советского или американского происхождения), не терялись в обществе девушек. Многие были уже под хмельком.
Компания адвоката Краевского пересела за столик, где было поспокойней. К ним в обществе нескольких мужчин присоединилась хорошенькая, с очаровательной, детски наивной мордочкой Ганка Левицкая, впервые выступавшая в Островце. Ее выступлениям в «Монополе» предшествовала шумная реклама, организованная предприимчивым Котовичем. Впрочем, в то время ее имя было и так довольно популярно. Правда, перед войной она пела перед сеансами во второразрядных варшавских кино, но во время оккупации ее выступления в разных модных кафе стали пользоваться большим успехом. Ее тоненький, девичий голосок будил грусть в сердцах слушателей, а сентиментальные песенки, которые она исполняла, усиливали это настроение.
По соседству с этой большой, шумной компанией устроились чета Путятыцких, Станевич и Фред Тележинский. А дальше сидели чужие, незнакомые Сломке люди, — должно быть, приезжие, жившие в «Монополе».
Сломка с минуту колебался: подойти
Кристина едва поспевала обслуживать посетителей. Со всех сторон почти одновременно требовали водку: три рюмки, пять, опять три, две, и так без конца. Какой-то парень, вдрызг пьяный, навалился на стойку и упорно уговаривал ее выпить с ним. Заметив Сломку, он повернулся к нему.
— Иди сюда, толстяк! Выпьем. Я ставлю. Пани начальница, две большие чистой для меня и для этого гражданина.
Он еле стоял на ногах, кто-то из приятелей поддерживал его.
— Держись, Генек, черт возьми! Ты чего это?
Тот уже забыл о водке и забормотал что-то себе под нос.
— Панна Кристина, — просопел Сломка, — пришлите мне в комнату бутылку коньяку, только поскорее.
Сказав это, он исчез.
Между тем Тележинский безуспешно делал знаки Кристине, чтобы она подошла к ним. Она заметила Фреда, но ни на минуту не могла отлучиться из буфета. Станевич была неприятно задета тем, что Анджей Косецкий, сидевший через несколько столиков, вместо того чтобы подойти к ним, ограничился поклоном. Ей хотелось сегодня веселиться напропалую, танцевать, чувствовать себя молодой, быть окруженной молодежью, а вечер с самого начала складывался неудачно, совсем не так, как ей хотелось. У Путятыцкого был усталый вид, он сидел на низком, мягком диване молчаливый и осоловевший. Его жена разглядывала в старомодный лорнет Кристину Розбицкую.
— А знаешь, девочка недурна собой, — наконец проговорила она, наклоняясь к мужу.
Пребывавший в прострации Путятыцкий не сразу сообразил, о ком идет речь.
— Кто?
— Розбицкая.
— А, Розбицкая! Дай-ка взглянуть. Да, ничего. Похожа на Ксаверия.
— На Ксаверия? Вот уж не нахожу.
— А я тебе говорю, что похожа. Фред, позови ее, мы должны с ней познакомиться.
— Разве ты не видишь, что там творится? — ответил Тележинский.
Пани Роза направила свой лорнет на молодежь, толпившуюся у буфетной стойки.
— Что за странное общество? Откуда только взялись эти люди! Какое ужасное занятие для такой молоденькой девушки. Представляю, как она, бедняжка, страдает.
Фред рассмеялся.
— Не расстраивайся, дорогая. Она отлично справляется. Уверяю тебя, женщины нашего круга как нельзя лучше подходят для такой работы.
— Какой ты противный! — возмутилась Путятыцкая. — Интересно, как бы ты заговорил, если бы твоя сестра вынуждена была таким образом зарабатывать на жизнь.
— А почему бы нет? Лишь бы заработок был приличный.
— Фред!
— Я не шучу. Пора выбросить из головы всю эту галиматью. Что было, то прошло. И я уже начинаю серьезно подумывать, стоит ли вообще уезжать за границу.
— Ты что, с ума сошел? — встрепенулся Путятыцкий.
— Ничего подобного. Просто мне предлагают хорошую работу.
— Тебе?
— Да, мне, к твоему сведению. Замечательное место. Я могу в любой момент стать шофером в горсовете.
За столиком воцарилась тишина. Ее нарушил смех Путятыцкого.
— Браво, браво! Что называется, взял нас на пушку! Отличная шутка.