Пепел и проклятый звездой король

Бродбент Карисса

Слезы.

Черт.

Мое лицо стало горячим.

— Я в порядке. Давай просто сделаем это заново.

Я встала и отвернулась, слегка покачиваясь на ногах. Было трудно взять себя в руки, когда я начинала ломаться. Как будто все это давление накапливалось прямо под поверхностью. Вот так я и рыдала перед Райном. А теперь перед Мише. Отлично.

— Я в порядке, — сказала я.

Мише мягко сказала:

— Тебе не обязательно быть в порядке.

Она сказала это так просто. Как будто это была просто истина, не требующая осуждения или несогласия. Я знала, что она верит в это,

и в этот момент я горячо любила ее за это.

Даже если бы я не могла заставить себя.

На меня возлагало надежды королевство, и меня ждала корона, и люди, которым я была нужна, чтобы немедленно стать чем-то лучшим, чем то, что есть сейчас.

И что я сделала? Провела одну неудачную атаку? Нашла маленькое красивое ожерелье, которое никак не могла понять как использовать?

— Орайя…

Мише коснулась моего плеча. Я не повернулась, я не могла показать ей свое лицо. Возможно, она знала это, потому что не пыталась заставить меня, только предложила мне это одно прикосновение — такое легкое, что я могла бы отодвинуться, если бы захотела.

— Магия — это как… живое существо, — сказала она. — Думаю, есть смысл в том, что она исходит от богов, потому что она такая же непостоянная и темпераментная, как и они. Твоя питается твоими эмоциями. Она заставляет тебя тянуться к тому, что сейчас… является трудным для тебя. Но однажды самые болезненные воспоминания станут источниками силы.

Я посмотрела вниз, на руку Мише на моем плече и на несколько сантиметров ее запястья, видневшегося под рукавом. Шрамы покрывали почти всю ее открытую кожу.

Были ли они настолько серьезными раньше? Или она просто беспрестанно пыталась и не могла использовать свою магию с тех пор, как ее бог оставил ее?

Возможно, профиль моего лица задал вопрос, который я не озвучила, потому что она убрала руку и опустила рукав, когда я наконец повернулась к ней лицом.

— Не думай, что я не понимаю, каково это — терять что-то, — сказала она.

Когда я впервые встретила Мише, можно было бы легко отмахнуться от нее как от красивой и пустой куклы. Но время от времени я замечала под поверхностью что-то гораздо более тяжелое. Сейчас эта тень прошла по ее лицу. Блеск острой стали, спрятанной в цветочном саду.

— Могу я задать тебе вопрос? — сказала я.

Она поколебалась. Затем кивнула.

— Каково это было — Обратиться?

Ее лицо потемнело.

— Это было тяжело, — сказала она. — Я бы умерла, если бы Райн не нашел меня.

— Он спас тебя.

Тень исчезла, достаточно быстро, чтобы маленькая грустная улыбка проскользнула по ее лицу.

— Ммм. Он спас меня. Я не очень хорошо помню это. В одну минуту мне становится очень плохо посреди пустыни, и я… — Ее выражение лица застыло, и она оборвала себя. — Потом я просыпаюсь в какой-то дерьмовой гостинице с огромным ворчливым незнакомцем. Это, скажу я тебе, был чертовски сбивающий с толку момент.

Я могу себе представить.

— Ты была жрицей, — осторожно сказала я. — Верно?

Улыбка померкла. Она снова дернула за рукав и молчала долгое, долгое мгновение.

— Мне жаль, — сказала я. — Это было…

— Нет. Нет, все в порядке. — Она покачала головой, словно выныривая

из своего оцепенения. — Да. Я была жрицей Атроксуса. Просто… иногда мне трудно об этом говорить. — Она подарила мне еще одну слабую улыбку. — Лицемерно с моей стороны, да?

— Нет, — сказала я. — Это не так.

— Магия — это… Я знаю, что некоторые люди считают ее просто другой дисциплиной, но я думаю, что она живет рядом с нашими сердцами. Я думаю, она черпается прямо из наших душ. Моя всегда была близка мне. И я… — Ее челюсть сомкнулась, глаза сияли.

— Все в порядке, — быстро сказала я. — Я не должна была спрашивать.

Было очень больно видеть Мише на грани слез.

Но она рассмеялась и вытерла лицо тыльной стороной ладони.

— Вот что я имею в виду, Орайя, — сказала она. — У каждого из нас своя расплата. Мое Обращение не было моим выбором, и оно сломало меня. У Райна был его выбор, и, возможно, оно сломало его еще больше. Может быть, другие не дают тебе увидеть осколки. Может, они не показывают тебе то, о чем скорбят. Это не значит, что этого нет. Это не значит, что они не чувствуют этого. И твой отец…

Теперь ее лицо стало серьезным, яростно-свирепым. Ее рука опустилась на мою, крепко сжимая ее.

— Твой отец, Орайя, тоже чувствовал все это. Он был так же сломлен, как и все мы, и он был так полон решимости не признавать этого, что истерзал тебя этими острыми краями, а потом ругал за то, что у тебя кожа, а не сталь.

У меня перехватило горло. Горе и ярость подступили к нему прежде, чем я смогла остановить себя.

— Не говори о нем так, — сказала я. Но мои слова прозвучали слабо и умоляюще.

Мише лишь печально посмотрела на меня.

— Вы с Райном всегда пытаетесь быть похожими на них, — сказала она. — Я не понимаю этого. Ты лучше его. Не забывай об этом, Орайя. Прими это.

Она была не права.

Но она не дала мне времени сказать ей об этом, прежде чем бросилась ко мне в короткое, крепкое объятие.

— Мы попробуем еще раз завтра, — сказала она, отпустила меня и не говоря больше ни слова, вернулась в дом.

ШЛИ ДНИ. Наша рутина продолжалась. Кетура прибыла из Лахора, уставшая и измотанная битвой. Она рассказала нам, что после смерти Эвелины город пришел в значительный беспорядок, и потребовалось некоторое время, чтобы взять ситуацию под контроль.

— Он уже был в значительном беспорядке, — отметила Мише, что было очень верно, и я содрогаюсь при мысли о том, насколько хуже могла бы быть ситуация.

Кетура стала еще одним учителем в моих ежедневных тренировках, чтобы меня научили обращаться с крыльями, теперь, когда они достаточно зажили. Она, по крайней мере, давала более привычные инструкции по сравнению с веселым стилем Мише, ведь это были суровые, резкие команды, которые заставили меня оценить, насколько жестоким командиром она должна быть для своих солдат. Тем не менее, она была эффективна и через неделю я уже могла отчасти наколдовать и убрать свои крылья по команде.