Пепел и пыль
Шрифт:
– Вы знали брата Михала?
Я показал ему посылку.
– Он был моим другом. Давним.
Монах покачал головой и вздохнул.
– Кто бы мог подумать… Он ведь еще совсем не был стар. И так внезапно… да еще в часовне.
Мне хватило ума не возразить: «А настоятель говорил, что он умер в постели».
– Как это случилось?
– Он лежал в часовне. Крестом.
Монах развел руки, будто хотел показать, что такое крест.
– Так мы его нашли.
– Он жаловался на здоровье? У него что-нибудь болело?
– Михал? Нет. Он никогда не уставал, работал
– Вы можете показать мне его келью, брат?
Тот аж остановился.
– Настоятель не разрешит. Там, скорее всего, заперто.
– Поймите, брат, это был мой друг. Я хотел бы попрощаться.
– Вы знаете, чем он занимался? Чем мы занимаемся? – неуверенно спросил он, кусая губы, словно хотел что-то сказать, но не знал, можно ли. По крайней мере, так я это понял. Вряд ли он спрашивал, знаю ли я, что такое монастырь.
Все дело в том, что я не знал подробностей, и больше всего подозрений вызывало то, что Михал никогда не говорил мне ничего конкретного. Вдобавок к тому его таинственные путешествия, бронированный несессер с приспособленной для пристегивания наручников ручкой, камера перед калиткой и пуленепробиваемая дверь. Я посмотрел провожатому прямо в глаза.
– Он был историком. Архивистом. – Мимо. Только теперь я вспомнил, что однажды, когда я его расспрашивал, он между делом бросил пару слов о своих занятиях, с таким видом, словно я пытался обвинить его в тунеядстве. – Он искал… истину.
Монах внезапно остановился как вкопанный, сделал вид, что прикладывает палец к губам, и повел глазами, показывая на стены и потолок.
– У вас две минуты, – прошептал он. – А я ничего не видел. Сюда.
Не знаю, чего я ждал. Белые стены, мебель из темной древесины. Сводчатый подвальный потолок, койка, стол, вешалка, молитвенная скамья, распятие. Полностью безликое помещение, как комната в общежитии. Пахло мебельным воском и тяжелым ароматом ладана.
– Келью окурили, – пояснил монах. – Кто-то мне говорил, что тут провели обряд экзорцизма, сразу после его смерти. Две минуты, – добавил он. – Я подожду в коридоре.
Я даже не был уверен, что это келья Михала. Он всегда либо сам приходил ко мне в гости, либо мы встречались в городе. Я не знал, почему этот монах меня впустил. Казалось, он чего-то боится. Что-то тут не так.
Присев на застланную серым одеялом койку, я огляделся в поисках следов Михала, но комнату словно вымели. Со стола исчез опрокинутый стакан, кто-то собрал рассыпанные бумаги. Прошло две недели. Здесь побывали родственники – отец и сестра Михала, которые забрали
Все выглядело так, будто жилец уехал или вообще не существовал. Вновь ощутив болезненную судорогу в горле и глазах, я стиснул зубы.
– Я не позволю тебе просто так исчезнуть, – прошептал я.
Я стиснул пальцами переносицу и откашлялся.
Конечно, он был монахом и, естественно, набожным человеком. Но я не мог себе представить, что он мчится ночью в часовню, чтобы лечь там крестом, при этом опрокинув все на столе. Вера Михала была достаточно рациональная и простая, далекая от показных театральных обрядов. Я не мог представить его себе в подобном состоянии.
И почему он оставил мне посылку с собственными вещами?
Я сел за стол, и подо мной заскрипел жесткий стул с подлокотниками. Положив на стол руки, я закрыл глаза.
Мне хотелось его почувствовать.
Иногда это удается.
В келье царила тишина. Я ощущал лишь собственное волнение и уверенность, что все выглядит слегка сюрреалистично и чертовски странно.
Возможно, я просто не мог смириться с тем, что жизнь внезапно угасает без причины, как задутая свеча, и оставляет после себя дыру.
– Ты тут? – прошептал я. Мой голос звучал странно и сверхъестественно. – Хочешь мне что-то сказать?
Иногда это удается.
Или, возможно, начинают возвращаться мои галлюцинации.
Я чувствовал, что во всем этом что-то не так. Паршивое, не дающее покоя мелкое предчувствие, будто заноза под ногтем или обломок зубочистки между зубов. Вроде ничего особенного, но при этом невыносимо. И мне хотелось понять.
Один за другим я открыл ящики. Ничего – лишь по голому листу фанеры катался забытый карандаш.
Крышка стола почти пустая. На том месте, где когда-то стоял компьютер, виднелся матовый прямоугольник. Теперь от него остался лежащий на полу удлинитель с сетевым фильтром и брошенная под столом отсоединенная мышь.
В черном каменном стакане торчали две авторучки – одноразовая шариковая и старая перьевая со стальным пером. Внутри болталось немного пыли и две скрепки.
Я провел ладонью под крышкой, бросил взгляд под стол, но там не оказалось никакой приклеенной снизу записки или даже жевательной резинки. Я заглянул под стул.
Не знаю, что я искал.
Открыв окно, я ощупал подоконник снаружи и снизу. По очереди вынув все ящики, осмотрел их со всех сторон.
Я пригляделся к стенам. Из них торчало полтора десятка гвоздей в разных местах. Висевшие на них картинки исчезли, но в том нет ничего странного. Странным было то, что все гвозди грубо окрашены. Я провел ладонью по стене, и на пальцах остался слабый белый след, будто от мела. Стены заново покрасили. Что на них было?
Конец ознакомительного фрагмента.