Пепел и пыль
Шрифт:
— Пора возвращаться домой.
Он протягивает мне руку, я хватаюсь за неё. Всё переворачивается с ног на голову, и вот я уже лежу на земле, придавленная телом в маске. У неё горящие красные дыры на месте глаз, а разрез рта с каждым ударом, что её носитель обрушивает на моё лицо, становится всё шире.
— Пожалуйста… — из последних сил молю я.
Нападающий срывает с головы маску. За ней — Кирилл.
— Посмотри, что ты наделала, — говорит он, и горечь, с которой он это произносит, заставляет меня ощутить
Три последних удара Кирилл наносит с особой жестокостью. Могу поклясться, что лишилась пары зубов, но пока он не позволяет мне сплюнуть их вместе с кровью.
Когда Кирилл встаёт, он касается груди, и в то же мгновение рядом со мной падает что-то блестящее. С трудом, но я поворачиваю голову. Амулет: человек с кувшином, заточённый в серебряный круг.
Кирилл бросил его, чтобы показать — я ему больше не нужна.
Я поднимаюсь с земли и вместе с собой поднимаю и амулет. Крепко сжимаю его в кулаке. Может, Кирилл и хочет уйти, но я ему не позволю.
Однако его уже нет. Верчусь на месте, но кроме выжженного дотла поля и хлопьев пепла вокруг ничего нет.
Я поднимаю глаза к серому небу и кричу на пределе своих возможностей.
— Аполлинария! Аполлинария, проснись!
Я с трудом разлепляю заслезившиеся глаза. Полумрак комнаты освещён свечой, которую Вася держит возле своего лица. Пальцы его свободной руки ощупывают мои щёки.
— Это всего лишь сон, — шепчет Вася.
Я хочу ему ответить, но в горле сухо, как в пустыне. Вася, предчувствуя это, протягивает мне стакан воды с прикроватной тумбочки. Залпом опустошаю его и только тогда чувствую, что могу говорить:
— Я кричала?
— Да. Ты подняла всех в доме, но я прибежал первым.
Я благодарно улыбаюсь. Кажется, Вася больше не злится. Ёрзаю на кровати, приподнимаясь выше. Вместе со стаканом Вася ставит на тумбочку и подсвечник, освобождая руки.
— Что тебе снилось? — спрашивает он.
— Мои друзья, — отвечаю я, между правдой и ложью выбирая неопределённость.
— Почему же тогда ты кричала так, словно они тебя убивали?
— Потому что так и было.
Я накрываю лицо ладонями. На лбу и висках капли пота, и я стираю их быстрым движением.
— Это всего лишь сон, — повторяет Вася.
Его голос убаюкивает. Я чувствую, как тяжелеют веки, но из последних сил пытаюсь сопротивляться взявшейся из ниоткуда и такой сладкой дрёме.
— Тебе нужно отдохнуть, завтра важный день.
Я убираю ладони от лица. Вася протягивает руку, гладит меня по волосам. С каждым его движением на душе становится легче.
— Ты обещал, что никогда не будешь использовать магию фейри против меня, — шепчу я.
Или мне так кажется: губы едва размыкаются, а язык, кажется, и вовсе отказывается подчиняться.
— Против — никогда, — подтверждает Вася. —
Остаток предложения тонет в шуршании непонятно откуда взявшегося ветра. Тьма тает, освещённая красным солнцем. Я иду по усыпанной осенними листьями аллее. Впереди — фигура: высокая, узкоплечая. Я различаю в ней Алексея. Хочу перейти на бег, но что-то мешает мне: гляжу вниз и вижу необъятно пышную юбку бального платья.
— Привет.
Поднимаю глаза. Вместо Алексея передо мной Бен.
— Бен?
— И к чему этот удивлённый тон? — Бен приподнимает бровь. Когда я подхожу ближе, он подхватывает меня за руку. Я и опомниться не успеваю, как мы уже танцуем. — Я же тебе нравлюсь.
— Нет, — я качаю головой. — Нет. Нет. Без вариантов, Бен. Нет. Нет.
— Шесть отказов? — Бен усмехается. — Очень убедительно, коротышка.
Мы вальсируем без музыки. Я знаю, что не умею танцевать, но Беново уверенное ведение не даёт мне времени для сомнения.
— Поцелуй был ошибкой, — говорю я. — Теперь всё будет по-другому.
— Ты же сказала, что мы в порядке, — напоминает Бен спокойно.
— Я соврала. И ты тоже, когда согласился с моими словами.
Бен никак не реагирует, продолжая неотрывно смотреть мне в глаза, и именно так я окончательно осознаю, что всё происходящее вокруг — даже не сон, а иллюзия. Настоящему Бену уже сорвало бы крышу. Он начал бы оправдывать себя и пытаться подвести всё к тому, что виноватой окажусь я.
А этот лишь улыбается.
Я останавливаюсь, заставляя Бена тоже притормозить. Делаю шаг назад.
— Слава? — зовёт Бен.
— Сначала мы должны всё исправить, — говорю я.
Разворачиваюсь на пятках, подхватываю юбку и бегу прочь. Ветер поднимает опавшие листья и бросает их мне в лицо. Но я не останавливаюсь. Даже когда ломается каблук, и я падаю, больно разбивая коленку — сразу поднимаюсь на ноги и продолжаю бежать.
Темнота снова поглощает меня.
Я открываю глаза. Васи нет. Комната Аполлинарии освещена первыми лучами восходящего солнца.
День, когда всё должно кончиться, начался.
***
Клео и Лукерья порхают вокруг меня. Я стою, не шевелясь, и позволяю им творить со мной, платьем на мне и моими волосами различные манипуляции.
— Ну что, лавандочка, как твоё настроение? — спрашивает Клео.
Это первый вопрос, который за всё прошедшее время она адресует мне. До этого, с момента, как они вместе с Лукерьей вошли в мою комнату после завтрака, разговор вёлся только между ними двумя и строго на тему наряда и предстоящего бала. Ни Клео, ни Лукерья даже не спросили, почему я уже нацепила кружевные перчатки. Это вчера тётя Аполлинарии то ли не заметила Нити Времени на моём запястье, то ли просто не стала акцентировать на этом внимание, а сегодня я сразу решила не рисковать.